Белоснежка должна умереть - Неле Нойхаус

Телефон опять зазвонил. Он сунул его в карман и пошел дальше. Известие о банкротстве шёнхаузеновской империи недвижимости полтора месяца назад поразило его как гром среди ясного неба. За два дня до того он обедал с Шёнхаузеном в «Адлоне»,[15]и эта подлая скользкая тварь, этот сукин сын, которого уже ищет Интерпол, потому что он просто смылся, уже тогда знал о предстоящем банкротстве. Правда, ему, Ларсу Терлиндену, в последний момент чудом удалось документально подтвердить и продать значительную часть кредитных ценных бумаг инвесторам, но триста пятьдесят миллионов евро пропали безвозвратно.

Дорогу ему преградила какая-то женщина. Он хотел обойти ее, потому что очень спешил, но она не пропускала его и даже вдруг назвала по имени. Только после этого он узнал свою мать, которую не видел восемь лет.

— Ларс! — просительно повторила она. — Ларс, пожалуйста, подожди!

Она выглядела как всегда: изящная и очень ухоженная, золотистые белокурые волосы аккуратно подстрижены под пажа; скромный макияж, жемчужные бусы на загорелой груди. Она униженно улыбалась, и это сразу же взбесило его.

— Что тебе от меня нужно? — спросил он неприязненно. — Тебя прислал твой муж?

Он не смог заставить себя произнести слово «отец».

— Нет, Ларс. Ну подожди, пожалуйста!

Он обреченно закатил глаза и остановился. Ребенком он обожал, боготворил свою мать и болезненно переносил разлуку с ней, когда она в очередной раз отправлялась на несколько дней или недель в какое-нибудь путешествие, оставляя его и Тиса на попечение экономки. Он все прощал ей, боролся за ее любовь, но не получал ничего, кроме улыбки, красивых слов и обещаний. Только с годами он понял, что большего она и не могла ему дать, потому что сама ничего не имела. Кристина Терлинден была пустым сосудом, красивой бездушной оболочкой, начисто лишенной того, что называют личностью, женщиной, главным в жизни которой была роль репрезентативной супруги преуспевающего руководителя концерна Клаудиуса Терлиндена.

— Ты хорошо выглядишь, мой мальчик. Хоть и похудел.

Она до сих пор осталась верна себе. После стольких лет разлуки у нее не нашлось других слов, кроме стандартных формул вежливости. Ларс начал презирать свою мать, когда понял, что она всю жизнь была для него иллюзией, обманом.

— Чего ты хочешь? — повторил он нетерпеливо.

— Тобиас вернулся из тюрьмы, — произнесла она, понизив голос. — А полиция нашла скелет Лауры. На старом аэродроме в Эшборне.

Он стиснул зубы. У него было такое ощущение, как будто ленту его жизни в бешеном темпе отмотали назад, в прошлое, и он прямо здесь, посреди зала прибытия франкфуртского аэропорта, вновь превратился в девятнадцатилетнего прыщавого мальчишку, у которого все холодело внутри от ужаса. Лаура! Он никогда не забудет ее лицо, ее смех, ее беззаботное веселье, которое так внезапно оборвалось. Он даже не успел еще раз поговорить с Тобиасом — так быстро отец принял за него все решения и со скоростью ветра услал его в поместье какого-то знакомого в самую глубь Оксфордшира. «Думай о будущем! Не суйся в это дело, держи язык за зубами, тогда все обойдется». И он, конечно же, послушался отца. Одиннадцать лет он делал все, чтобы только не думать о той жуткой ночи, об этом кошмаре, о пережитом страхе. Одиннадцать проклятых лет он работал почти круглые сутки, чтобы поскорее забыть обо всем. И вот является его мамаша в шубке, на каблучках, со своей кукольной улыбкой и раздирает его старые раны.

— Меня это не интересует! — резко ответил он. — Это не имеет ко мне никакого отношения.

— Но… — начала она, но он не дал ей договорить.

— Оставь меня в покое! — прошипел он. — Ты поняла? Я не желаю больше ни видеть, ни слышать тебя. Держись от меня подальше — как ты это делала всю свою жизнь!

Он развернулся и решительно направился к эскалатору, ведущему вниз, на станцию метро.

* * *

Они стояли в гараже и пили пиво прямо из бутылок, как в старые добрые времена. Тобиас чувствовал себя неуютно, и остальные, судя по всему, тоже испытывали чувство неловкости. Зачем он вообще сюда пришел? Его старый друг Йорг вдруг, к его удивлению, сам позвонил ему и предложил вместе с Феликсом и еще несколькими приятелями попить пива. В большом гараже, принадлежавшем дяде Йорга, они когда-то, еще мальчишками, копались в своих велосипедах, потом мопедах, а потом и в машинах. Йорг был прирожденный автомеханик и с детства мечтал стать гонщиком. В гараже пахло, как и раньше: моторным маслом, лаком, кожей и политурой. Они сидели на том же самом старом верстаке, на перевернутых ящиках из-под пива и на покрышках. Ничего здесь не изменилось. Тобиас не участвовал в общем разговоре, который, вероятно, из-за его присутствия получался таким искусственно-веселым. Все поздоровались с ним за руку, но радость свидания была далеко не безграничной.

Через какое-то время Тобиас, Йорг и Феликс оказались рядом. Феликс стал кровельщиком и работал в фирме своего отца. Он уже подростком был рослым парнем, а годы, тяжелая работа и увлечение пивом вообще превратили его в великана. Когда он смеялся, его добродушные глаза почти исчезали под толстыми складками жира. Тобиас про себя невольно сравнил его лицо с булкой с изюмом. Йорг же, напротив, выглядел почти так же, как и раньше, если не считать глубоких залысин на лбу.

— А как сложилась жизнь у Ларса? — спросил Тобиас.

— Не так, как представлял себе его старик! — зло ухмыльнулся Феликс. — У богатых тоже бывают проблемы с детьми. У одного сыночка крыша не на месте, а другой послал его подальше.

— Ларс сделал крутую карьеру, — сказал Йорг. — Мать рассказывала. А она узнала от его мамаши. Работает в инвестиционном банке. Деньги лопатой гребет. Женат, двое детей, купил огромную виллу в Гласхюттене, когда вернулся из Англии.

— Я был уверен, что он пойдет на теологический факультет и станет священником, — заметил Тобиас.

Воспоминание о лучшем друге, который так внезапно, даже не попрощавшись, исчез из его жизни, как ни странно, даже теперь, после стольких лет, причинило ему боль.

— Я тоже не собирался становиться кровельщиком… — Феликс открыл очередную бутылку пива с помощью зажигалки. — Но ни в Бундесвер, ни в полицию меня не взяли, а учебу на пекаря я бросил, после того как… э-э-э… ну, вы помните…

Он замолчал и смущенно опустил глаза.

— А мне после той аварии пришлось распрощаться с мечтой о карьере гонщика, — поспешно вставил Йорг, чтобы прервать угрожающе затянувшуюся паузу. — Поэтому я и приземлился не в «Формуле-1», а в «Черном коне». Ты же, наверное, знаешь, что моя сестра вышла замуж за Ягельски?

Тобиас кивнул:

— Отец рассказывал.

— Н-да… — Йорг отпил из бутылки. — Похоже, никому из нас не удалось добиться того, о чем он мечтал…

— Как это никому? А Натали? — возразил Феликс. — Как мы над ней смеялись, когда она говорила, что хочет стать знаменитой артисткой!