Рассказы - Роберт Альберт Блох

его совершенно не беспокоило. Он испытывал удовлетворение — жажда крови утихла, и, по его мнению, никакая месть ему не грозила. Он все же был не настолько суеверен, чтобы поверить, будто колдунья-мать может восстать из могилы. Он был достаточно спокоен — вполне цивилизованный джентльмен. Свет от свечи отбрасывал зловещие тени в темной комнате, но он ничего не замечал, а когда все-таки заметил, оказалось слишком поздно. Когда он оторвал глаза от бумаг и посмотрел на свечу из трупного жира, то увидел, что с ней произошли чудовищные изменения.

Проклятие его матери…

Свеча — свеча из трупного жира — ожила! Она изгибалась, кружилась и извивалась в подсвечнике, преследуя зловещую цель. Свечное пламя, разгоревшись, неожиданно образовало ужасное сходство. Президент в остолбенении уставился на огненное лицо своей матери — маленькое, морщинистое лицо из пламени, венчавшее тело из трупного жира, которое с ужасающей легкостью стремительно бросилось в его сторону. Свеча удлинялась, как будто сало плавилось, удлинялась и угрожающе тянулась к нему.

Президент Гаити издал вопль, но было поздно. Свечное пламя погасло и сняло гипнотические чары, удерживавшие его в трансе. И в этот момент свеча прыгнула, а комната погрузилась в зловещую темноту. Темноту отвратительную, наполненную стонами и звуками бьющегося тела, которые становились все слабее и слабее…

Когда охранники вошли в кабинет и зажгли свет, там уже стояла мертвая тишина. Они знали о свече из трупного жира и проклятии колдуньи. Вот почему они первыми объявили о смерти президента; сначала выпустили ему пулю в висок, а потом сообщили о его самоубийстве.

Они рассказали о случившемся преемнику президента, и тот приказал прекратить борьбу с вудуизмом. Он посчитал, что так будет лучше, потому что не хотел умирать. Охранники объяснили, почему они выстрелили президенту в голову и сообщили о его смерти как о самоубийстве, и его преемник не захотел навлекать на себя проклятие Змеи.

Потому что президент Гаити был задушен насмерть свечой, сделанной из трупного жира его матери — свечой из трупного жира, которая обвилась вокруг его шеи как гигантская змея.

Перевод: С. Ном

Открывающий пути

Robert Bloch. "The Opener of the Way", 1936

Рассказ входит в межавторский цикл «Мифы Ктулху. Свободные продолжения»

Статуя Анубиса тонула во тьме. Слепые глаза неисчислимые века купались в черноте, и прах столетий оседал на каменной голове. Влажный воздух подземелья заставил ее частично осыпаться, но каменные губы статуи по-прежнему изгибались в издевательской ухмылке загадочного ликования. Могло показаться, что идол жив и жил все то время, пока мимо текли смутные столетия, унося славу Египта и древних богов. В этом случае у него, бесспорно, была бы причина ухмыляться, размышляя о древнем величии, о тщете исчезнувшего великолепия. Но статуя Анубиса, Открывающего Пути, шакальеголового бога Карнетера, не была жива, а те, что некогда благоговейно склонялись перед нею, давно были мертвы. Смерть была повсюду: она витала в темном туннеле, где стоял идол, пряталась в саркофагах среди мумий, смешивалась даже с пылью на каменном полу. Смерть и тьма — тьма, куда за три тысячи лет не проник ни единый луч света.

Но сегодня пришел свет. Пришествие его возвестил лязгающий скрежет: дверь в дальнем конце коридора повернулась на проржавевших петлях, открылась впервые за тридцать веков. На порог упал незнакомый отсвет фонаря, внезапно послышались голоса.

Во всем этом чувствовалось нечто неописуемо странное. Три тысячи лет в эти черные подземные склепы не проникал никакой свет, ничья поступь три тысячи лет не тревожила ковер из пыли на каменных полах, три тысячи лет ни один голос не отдавался эхом в древнем воздухе. Последним освещал эти стены священный факел в руке жреца Баст; последними прошли здесь ноги, обутые в египетские сандалии; последним раздался здесь голос, читавший молитвы на языке Верхнего Нила.

И вот теперь электрический фонарь залил подземелье внезапным светом, ботинки громко застучали по полу и голос с британским акцентом выругался от всего сердца.

В свете фонаря показался носитель света. То был высокий и худой человек с лицом таким же сморщенным, как папирус, который он нервно сжимал в левой руке. Седые волосы, запавшие глаза и пожелтевшая кожа придавали ему вид старика, но в улыбке тонких губ читалось торжество юности. Позади него стоял другой, более молодая копия первого. Именно он произнес ругательство.

— Боже мой, отец — мы добрались!

— Да, мой мальчик.

— Смотри! Вот и статуя, как раз там, где отмечено на карте!

Они прошли по пыльному туннелю и остановились перед идолом. Носитель света, сэр Рональд Бартон, поднял фонарь повыше, чтобы лучше рассмотреть каменную фигуру бога. Питер Бартон стоял рядом, следя глазами за взглядом отца.

Пришельцы долго рассматривали хранителя оскверненной ими гробницы. Странная то была минута здесь, в подземном коридоре — миг, впитавший в себя вечность, миг, когда старое встретилось с новым.

Сэр Рональд и его сын глядели на образ бога с восхищением и почтением. Колоссальная фигура бога-шакала высилась в скудно освещенном туннеле, и ее потрепанные временем очертания все еще хранили следы горделивого величия и необъяснимой угрозы. Воздушный поток, что внезапно ворвался снаружи, через открытую дверь, смел с тела идола пыль. Пришельцы с каким-то смутным беспокойством смотрели на поблескивавшую фигуру. Анубис достигал двенадцати футов в высоту — фигура человека с собачьей головой шакала на массивных плечах. Руки статуи были предупреждающе протянуты вперед, словно Анубис хотел преградить путь чужакам. Это было довольно странно, ведь за статуей хранителя не было ничего, помимо узкой ниши в стене.

В статуе бога ощущался, однако, некий зловещий намек, нотка звериного разума, а в теле, казалось, таилась сокрытая, наделенная сознанием жизнь. Циничной и живой казалась всезнающая ухмылка на резных губах; в каменных глазах светилась странная и тревожащая осознанность. Да, статуя казалась живой — или, скорее, каменным покровом, скрывающим жизнь.

Двое исследователей ощутили это, не обменявшись ни словом, и долго в недоумении смотрели на Открывающего Пути. Затем старший вдруг пошевелился и тут же, как обычно, заговорил быстро и резко:

— Ладно, сынок, не станем же мы весь день пялиться на эту штуку! Нам еще многое предстоит сделать — и главное впереди. Ты сверился с картой?

— Да, отец.

Голос молодого человека прозвучал далеко не так громко и твердо, как голос сэра Рональда. Его отталкивал спертый воздух каменного прохода; зловоние, будто скопившееся в затененных углах, казалось ему отвратительным. Он остро сознавал, что они с отцом находятся в подземной гробнице, простоявшей закрытой тридцать