Не будите мертвеца - Джон Диксон Карр

коридоре. Моим первым поползновением, естественно, было поднять тревогу – пойти и разбудить Дэна, разбудить кого-то еще. Но признаюсь вам: я сдрейфил. Моя беда в том, что я вечно хочу знать, что именно происходит, и не могу действовать, пока не выясню этого. Не сказав никому ни слова, я отправился обратно в свой номер и постарался пораскинуть мозгами. На часах было пять минут восьмого.

В четверть восьмого я услышал, как заступила на дежурство горничная, услышал, как гремят ее ключи. А я все еще размышлял. Кто-то убил Дженни. Я знал, что накануне ночью происходило нечто странное, однако же я не был готов обнаружить мертвое тело. Я был последним, кто видел ее живой… вы же понимаете. Что беспокоило меня больше всего и продолжает беспокоить до сих пор, как именно она была убита. Я не понимал, какого черта не задержался и не выяснил это. Что-то было не так с ее лицом, только это я и мог утверждать наверняка, поскольку было еще почти темно. Я чувствовал, что обязан узнать, но никак не мог взять себя в руки настолько, чтобы вернуться в тот номер.

Уже подходило к восьми утра, когда я вспомнил то, что стало для меня последней каплей. У меня ведь браслет Дженни. Вещица весьма приметная, несомненно, стоит приличную сумму, ее явно сочтут украденной и если обнаружат в моих пожитках…

Так вот, без обиняков. Примерно такие чувства меня охватили. В довершение всего я услышал, как по коридору идут двое мужчин, говоря что-то о номере семьсот семь. Я на волосок приоткрыл свою дверь и увидел, как они огибают угол коридора, потом услышал, как они рассуждают об универсальном ключе, стоя перед главной дверью номера семьсот семь. Откуда же мне было знать, что один из них – ты? – вопросил он, развернувшись к Кенту. – Я услышал, как открылась дверь номера семьсот семь, потом закрылась, а затем наступила мертвая тишина. Второй мужчина, портье, остался стоять в коридоре, болтая с горничной. Мало того, боковая дверь номера семьсот семь открылась, и первый мужчина (ты) выскользнул, вжимая голову в плечи и поднимая воротник пальто. Тревоги он не поднял – он поспешил дальше по коридору и смылся.

Доктор Фелл снова вмешался, на этот раз оборачиваясь к Кенту:

– Погодите-ка! Когда вы вышли из боковой двери, мистер Кент, вы не запомнили, она была на засове?

– Была, – сказал Кент. – Это я запомнил очень хорошо – мне пришлось отодвигать его.

– Гм… да. Продолжайте, мистер Рейберн.

– Я расскажу вам, как все это представлялось мне, – пообещал Рейберн, без конца возвращавшийся мыслями к этой ситуации, а теперь явно не способный обуздать собственный язык. – Все равно как стоять на улице перед потоком приближающихся машин и надеяться перейти на другую сторону. Ты думаешь, что дистанция достаточная, чтобы перебежать раньше, чем на тебя наедут, однако все равно сомневаешься. А потом, когда уже почти поздно, ты внезапно решаешься и бежишь на другую сторону. И тебя в итоге едва не сбивают, к твоей вящей славе. Именно так я и поступил. В одной руке у меня был браслет Дженни, в другой – ключ. И как только тот человек – ты – ушел, я решился сделать то, что надо было сделать с самого начала. Если ключ отпирает главную дверь номера Дженни, я был уверен, что он отопрет и боковую: обе мои двери открываются одним ключом. Я пересек коридор и проник внутрь, пока портье все еще топтался снаружи. Заметьте, остатки здравого смысла я все-таки сохранил. Я дотрагивался до предметов только через носовой платок. Все, что я хотел сделать, – вернуть браслет, и потому я просто сунул его в ящик бюро. На это ушли какие-то секунды, а там на полу лежала Дженни. Я должен был увидеть и понять, что не так, и потому я собрал в кулак всю свою храбрость. Было уже совсем светло, хотя маркизы оставались опущенными. Я хотел рассмотреть ее лицо, но не мог, потому что ее голова по-прежнему находилась между створками этого сундука. Я вытащил ее оттуда. Мне хватило одного взгляда, и я сбежал. Я снова оказался у себя в номере, закрывал дверь, когда портье вошел в номер семьсот семь. И разумеется, в итоге я выскочил оттуда с чертовым ключом в руке. Вот он.

Это все, что я сделал. Называйте как хотите, я утверждаю, что это было по-человечески и вполне естественно. Беда в том, что преступник из меня никудышный. Однажды я нашел на полу в фойе театра фунт и забрал его себе, а потом решил, что все видели меня и уже готовы разоблачить. Именно так я чувствовал себя сегодня. Я не смог утаить этого. И потому отважился, выражаясь словами любимого киногероя, выложить все начистоту. И вот теперь я чист настолько, словно меня вынули из стиральной машинки. Так говорил Заратустра.

Он завершил речь глубоким вздохом и плюхнулся на кровать с такой силой, что она крякнула. Он только что набросал весьма точный свой портрет, подумал Кент.

Доктор Фелл и Хэдли переглянулись.

– Наверное, еще слишком рано спрашивать, – снова начал Рейберн, – верите ли вы мне? Или пора уже в кандалы и на хлеб и воду? Черт!

Хэдли смерил его тяжелым взглядом.

– Ваши слова в точности соответствуют фактам, – признал он. – И уверяю вас, выложить все начистоту было мудрым решением. Итак, мистер Рейберн, если ваш рассказ о полуночном звонке подтвердится, то не вижу для вас причин беспокоиться о чем бы то ни было. Только еще один вопрос. Пока вы находились в этом номере в какой-нибудь из приходов, вам не попадался на глаза серебряный браслет с бриллиантами, который принадлежит миссис Джопли-Данн?

– А? Нет. Никогда не слышал ни о нем, ни о ней.

– В таком случае пока на этом все. Вы можете подождать в номере напротив.

Когда Рейберн вышел, Хэдли негромко присвистнул.

– Значит, так браслет вернулся обратно. Да, мне кажется, можно не сомневаться, что убийца искал именно его и устроил тщательный обыск, чтобы найти. Только браслета там вообще не было. И тогда, предположительно…

– Убийца прихватил вещицу миссис Джопли-Данн, подумав, вдруг это старый друг в новом обличье, – завершил доктор Фелл. – Почему бы и нет? Скажем так, у этих вещиц есть кое-что общее. Оба браслета состоят из звеньев, а серебро очень похоже внешне на белое золото. Гм… да. Впрочем, убийца искал браслет с черным камнем. Однако это, как мне кажется, на самом деле не такой уж важный момент. О, Бахус меня разрази! Хэдли, по-настоящему важно другое!