Ласточкин крик - Ахмет Умит

Сириец был готов запаниковать, но быстро собрался.

– Год назад в Газиантепе, но я не знаю, в какой больнице. В то время мы с ним ненадолго расстались. Фаххар уехал в Газиантеп, а мы остались в Килисе. Вот тогда его и прооперировали. У него с детства были проблемы с почками. Вы уж простите за подробности, но иногда он мочился кровью. – Он замолчал, чтобы перевести дыхание. – А почему вы об этом спрашиваете? Фаххара, что, и правда убили?

И тут Мюнир произнес то, что меня сильно удивило:

– Да, вероятно. Его могли убить и сбросить в море.

Удивился я потому, что по телефону он утверждал, что это несчастный случай. И повторил это, когда я пришел к нему в участок, даже выложил подробности, известные со слов другого сирийского ребенка, Мухтара, старого друга Фаххара еще по Латакии. В тот день они оба убежали с работы купаться на море – мальчишки, что с них возьмешь. История про боль в паху была выдумкой – Фаххар специально притворился больным, чтобы прогулять работу. Два друга, всех обманув, направились на каменистый берег Саматьи [36]. После полудня Мухтар вернулся на работу (он работал в другом месте), а Фаххар продолжил купаться. На следующее утро Мухтар зашел в кондитерскую Фаххара и узнал, что его друг пропал. Он очень испугался и обо всем рассказал отцу. Вместе они пошли в полицейский участок. Мюнир, получив информацию о случившемся, отправил двух своих сотрудников на место, где купались мальчики. И там на камнях они действительно нашли одежду подростка. Видимо, Фаххар захлебнулся и утонул.

Почему же теперь Мюнир изменил свое прежнее мнение и стал утверждать, что подростка убили? И похоже, что Медени это признание удивило меньше, чем меня.

– Но кто? Кто мог убить Фаххара?

– Не знаю. – Мюнир внимательно посмотрел на старого сирийца. – Скажите, у вас были враги? Или, может быть, кто-то хотел свести счеты с Фаххаром?

Сложно было сказать, что сейчас творится в голове моего старого товарища, но он явно испытывал подозрения по отношению к Медени.

– Нет, уважаемый, что вы, – торопливо заговорил Медени. – У нас нет и не было никаких врагов. Мы же самые простые люди, и Фаххар был обычным мальчишкой. – Увлажнившимися глазами он посмотрел на простыню. – Несчастный ребенок… Сначала погибли его родители, а теперь и он сам.

Сириец закрыл лицо рукой и начал плакать, но Мюниру не было никакого дела до его слез.

– Надо провести вскрытие, – обратился он ко мне. – Так мы не только узнаем, отчего парень умер, но и… – Мюнир бросил взгляд на сирийца. – Но и попробуем развеять некоторые подозрения.

– Какие подозрения?

Этот вопрос задал не я, а Медени. Он отнял руки от лица и с волнением посмотрел на Мюнира. Тот пожал плечами:

– Чтобы мне с вами поделиться моими подозрениями, нужно дождаться результатов вскрытия.

Медени в ожидании помощи посмотрел на меня:

– Вы что же, раскромсаете тело нашего Фаххара?!

Как бы я ни доверял Мюниру, пока я не понимал, что происходит.

– Погодите, не расстраивайтесь, – попытался я утешить сирийца. – Подождите снаружи, а я поговорю с инспектором Мюниром. Потом все вам расскажу.

Сириец тревожно посмотрел на меня и медленно двинулся к двери. Стоило ему выйти, Мюнир спросил:

– Насколько вы ему доверяете?

– Вообще-то я с ним едва знаком… а почему ты спрашиваешь?

Он тяжело вздохнул:

– Господин главный комиссар, сейчас существует очень большая сеть продажи органов сирийских беженцев. Это международное преступное сообщество, которое создало целые цепи поставки. Деятельность этого сообщества достигает невероятных масштабов. Об этом редко пишут в прессе, но многие знают и так. – Он кивнул на тело под простыней. – А тут вы сами слышали, у мальчика была операция.

– Но Медени-бей говорил о пересадке почки…

На губах Мюнира заиграла ироничная улыбка.

– И вы этому поверили?

Такие вопросы меня раздражали.

– А почему бы мне не поверить? Зачем ему вообще врать?

Мюнир очень спокойно стал объяснять:

– Я не сказал, что он врет. Но, по-вашему, разве в его словах не чувствуется что-то подозрительное? Подумайте сами, кто будет делать операцию по пересадке почки парню-беженцу? Даже гражданам страны ее так сразу не делают… Нет, господин главный комиссар, они продали почку ребенка.

Его слова были настолько безжалостными, что я, сам того не желая, повысил голос:

– Да даже если так, при чем здесь Медени? Он же сказал, операция прошла, когда его рядом не было.

– Послушайте, господин комиссар, – обиженно произнес мой старый коллега. – Вы сами попросили меня заняться этим делом. Я все свое отложил в сторону и сосредоточился на поисках сирийского мальчика. Если вы не хотите выслушать мои предположения, то хорошо, давайте я просто отстранюсь.

Он был абсолютно прав.

– Прости, Мюнир. Этот Фаххар, он еще ребенок, а я, признаться, так и не привык посещать морги. Не обижайся, пожалуйста, я очень тебе благодарен за то, что ты решил помочь. Прости, теперь я весь внимание.

На лице Мюнира появилось философское выражение.

– Причин извиняться нет, господин комиссар, вы же сами все видели. Сириец бросился осматривать тело со всех сторон. Он был встревожен! Я так думаю, опасался, что у парня украли еще органы. Вот откуда его предположение, что Фаххара убили. И меня это задело. Я по-прежнему считаю, что мальчик просто утонул, но вскрытие все же провести стоит.

Я начал понимать его точку зрения, но растерянное, печальное, просящее о помощи лицо Медени все еще стояло у меня перед глазами. Я не выдержал и прямо спросил:

– То есть ты думаешь, что этот человек продал почку собственного племянника?

Мюнир покачал головой.

– Этого я не знаю. Но если бы вы услышали, что случается с детьми сирийских мигрантов, вы бы и сами начали во всех сомневаться. Безденежье толкает людей на любую мерзость. Не поверите, но я знаю несколько семей, которые продали на органы даже не своих племянников, а собственных детей. Вы можете, конечно, задать вопрос, зачем нам сейчас во все это так закапываться, но вскрытие сделать все же нужно. Без точно установленной причины смерти прокуратура дело у нас не примет.

21

А как нам быть, если такова воля Аллаха, Невзат-бей?

Тем вечером в мейхане у Евгении меня ждал сюрприз. Я пришел к ней с чувством тревоги, которое, впрочем, не было связано с тем, как мне рассказать о смерти Фаххара. Об этом она уже знала, мы успели поговорить по телефону.

– Господи! Господи, бедный ребенок! – эти слова были ее первой