Неподражаемый доктор Дарвин - Чарльз Шеффилд

— «Кэтлин ни за что на свете не должна выйти замуж за Брэндона Данвелла. Если здоровье и счастье Вашей дочери дороги Вам, позаботьтесь, чтобы свадьба не состоялась». И все? Ни других записок, ни конверта?

— Только это.

— А Кэтлин?

— Ничего не знает. Она возвращается завтра утром. — Милли испустила тяжелый вздох, губы у нее задрожали. — Я так мучилась, раздумывая, стоит ли ей рассказывать…

— Нет, если только не возникнет прямой необходимости. Мне кажется, обременять девушку всем этим сейчас еще преждевременно. Собственно говоря, если будет возможно вообще никоим образом не вовлекать Кэтлин, я и не стану. — Дарвин снова поглядел на записку, и на лице его отразилось недоумение. — Прежде я придерживался одного хода мыслей, но теперь, видимо, надо придумывать новую версию. Можно мне оставить письмо у себя?

— Конечно. Доктор Дарвин, что же мне делать? Свадьба через пять дней, гости уже съезжаются, приготовления в разгаре. Брэндон приходит сегодня обсудить со мной кое-какие детали.

— Когда вы его ждете?

— Скоро. — Миссис Мередит бросила взгляд на окно. — До темноты. Он терпеть не может ночь. Нельзя ли нам еще немного поговорить до его прихода? Доктор Дарвин, я в отчаянной тревоге. Джейкоб уверяет, что во всей Европе не сыщешь никого просвещенней и мудрее вас. Скажите же, что мне делать, — и я обещаю свято следовать вашим советам.

— Не уверен, что готов предлагать хоть что-то сейчас, пока не успел как следует обдумать новый поворот событий. Однако позвольте мне пока придерживаться первоначального плана. Давайте обсудим призрак. Понимаю, лично вам во время поездок в Сент-Остелл он не являлся, тем не менее мне бы хотелось, чтобы вы как следует постарались и припомнили обстоятельства, при которых произошли ограбления. Что вы можете рассказать мне о каждом из них помимо того, что уже написали Джейкобу в письме?

— Попробую. — Милли ненадолго умолкла, нахмурив гладкий лоб. — Пятнадцатого января, первый раз. Дилижанс выехал из Сент-Остелла около пяти, а в Данвелл-Холл добрался без чего-то семь. Вечер был холодным и ясным, и мы все ждали, не пойдет ли снег. Зато во второй и третий раз все было совсем по-другому. Двадцать третьего января у нас тут лил, как из ведра, карета приехала еще засветло, и весь багаж промок насквозь. Пассажиры тоже жаловались на сырость — хотя больше, разумеется, переживали из-за утраты драгоценностей. А двадцать восьмого, в последнее явление призрака, все тонуло в отвратительном ледяном тумане, так что и день от ночи с трудом-то отличишь. Дилижанс снова прибыл в Данвелл-Холл не очень поздно — и пассажиры снова оказались ограблены.

— Вот уж и впрямь странно. Не знаете, они что-нибудь ели в дороге? Или, быть может, перед отъездом из Сент-Остелла?

— Во всяком случае, последняя партия — точно нет. Они приехали в самом что ни на есть хорошем настроении, но заявили, что так изголодались, что их даже подташнивает.

— В самом деле? — Дарвин приподнял брови и покачал головой. — Ни еды, ни питья. Тогда мне надо обдумать все заново и выдвинуть какую-нибудь другую версию. Больше никакие обстоятельства не кажутся вам достойными упоминания?

— Да нет, пожалуй. Понимаете, ведь сама-то я тогда никуда не ездила, поэтому все было поведано мне не primus, a secundus.[25]Но все сходились на том, что дилижанс не останавливался и никто в него не заходил. Простите, больше ничего рассказать не могу.

— Простить? За что? Если бы все мои пациенты описывали свои симптомы с такой же лаконичностью и ясностью, работа врача стала бы куда как легче.

Наконец начали подавать на стол, и Дарвин временно прекратил расспросы. Джейкоб Поул с Милли Мередит болтали про всякие семейные дела, а доктор ел за обе щеки, невидящим взором уставившись в никуда, лишь время от времени поглядывая на лежащее рядом с тарелкой письмо.

— Здоровье и счастье, — пробормотал он немного погодя. — Ничего не пили и не ели. Счастье и здоровье. Вот странно. Миссис Мередит, мне бы очень хотелось поглядеть на Брэндона Данвелла, хоть несколько секундочек. Вы не могли бы представить меня как вашего друга?

— Доктор Дарвин, Джейкоб мне столько о вас рассказывал, что я уже считаю вас своим другом.

— Тогда зовите меня Эразмом, а не доктором Дарвином. И начинайте прямо сейчас, чтобы к приходу Брэндона это получалось у вас естественно.

— Хорошо, Эразм. — Милли перевела взгляд на Джейкоба Поула и слегка порозовела. — Есть еще одна проблема. Вы не внесены в список свадебных гостей. Брэндон легче отнесется к вашему присутствию здесь, если решит, будто вас привели какие-то иные причины. Ну, например, будто мы с вами…

— Ни слова больше. Ему будет дано понять, что я интересуюсь вами, как на моем месте интересовался бы всякий здравомыслящий мужчина.

— А вы зовите меня Милли.

— Мысленно я уже именно так вас и называю. — Дарвин галантно поклонился, насколько позволяли ему стол и полное отсутствие талии. — Милли, если это не помешает вам есть, я бы хотел задать пару-другую вопросов по поводу нашего друга Брэндона. Похоже, ваш будущий зять придерживается весьма любопытного распорядка дня. А вы, случаем, не знаете, отчего он так не любит темноты?

— Понятия не имею. Только так было не всегда. Нынешний Брэндон трезв, тих и серьезен. Но судя по тому, что я слышала, несколько лет назад дело обстояло иначе. Он много пил, играл в карты и предавался прочим беспутствам в любое время дня или ночи.

— А вы уверены, что он действительно сменил образ жизни?

— Совершенно уверена. Я бы не стала и упоминать о прошлом, когда бы его тогдашнее поведение не являло такого разительного контраста с нынешним.

— И поступили абсолютно правильно. Не могу не похвалить вас. Редчайшая понятливость, Милли, состоит в том, чтобы ответить не на тот вопрос, что задан, а на тот, что лишь подразумевается. — Дарвин, склонив голову набок, прислушался к звукам снаружи. — Уж не лошадь ли?

— Должно быть, Брэндон. Узнаю перезвон бубенцов. — Милли огляделась вокруг. — Доктор… Эразм… надеюсь, я не предаю ваших интересов. Обман мне в новинку.

Потянувшись через стол, Дарвин накрыл ее руку ладонью.

— Это все равно что грешить, Милли. Сноровка приходит с опытом.

Он нарочно задержал ее руку в своей, пока дверь не распахнулась и на пороге не появился новоприбывший. По пятам за ним трусил бассет. Обнюхав все еще стоявший у входа багаж Дарвина, пес приветливо завилял хвостом.

— Сидеть, Гарвей.

Незнакомец подождал, пока бассет плюхнется на пузо, а потом с почти судорожной энергией ворвался в комнату, стуча каблуками так, точно специально норовил топать погромче. Милли Мередит столь же судорожно вскочила навстречу.

— Брэндон, это мой друг Эразм Дарвин. — Румянец на ее щеках равно мог объясняться и смущением, и сознанием обмана. — Он останется здесь на несколько дней.