Братва особого назначения, или Демьян и три рекетера! - Дмитрий Черкасов

«Оригинальный метод борьбы с организованной преступностью изобрели вчера руководители оперативного штаба по празднованию последнего дня дней нашего города. После того, как было принято решение всех пойманных преступников считать киллерами, а непойманных — исключить из официальной статистики, показатели раскрываемости выросли в десять раз. Представитель президента, как всегда, остался удовлетворённым и оплодотворённым…»

Папа, с интересом прислушиваясь к голосу диктора «Азии-минус», сидел на переднем сиденье, рядом с Адидасом, который лихо «подрезал» «носы» и «задницы» всем, еле тащившимся по мокрому асфальту машинам. Чтобы ехать быстрее, Адидас отчаянно моргал дальним светом фар и громко сигналил замешкавшимся лохам четырехтональным клаксоном.

Папа обернулся к Пятаку и, ласково улыбнувшись, сказал:

— Ну, молодец! Ну, герой! Как там, за бугром? Понравилось?

— Понравилось, — признался Демьян и так же честно добавил: — Но дома лучше.

— Вот то-то! — Папа поднял вверх указательный палец, довершая важность высказываемой мысли. — Все нашу Россию-матушку ругают, а за границей-то не так сладко, как кажется на первый взгляд. Там, за границей, не жизнь, а сплошное существование. Как у этих, у приматов. — Папа снял очки в золочёной оправе, делавшие его похожим на ректора престижного вуза, и стал важно протирать стекла зелёным платком с красиво вышитым в углу оленем. — Они там уже с жиру бесятся, а мы тут дела делаем. Так ведь, а?

— Так, — хором подтвердили Простак и Адидас, которые, по правде сказать, ни разу не были за границей.

Демьян вытащил из сумки пачку разовых гигиенических полотенец и прямо в машине начал смывать с лица ненавистный ему грим.

— Переодеться-то хоть привезли во что? — не довольно буркнул Пятак.

— А мы с Андрюхой сейчас штаны снимем да Пятаку отдадим, — сказал Адидас, не отрывая глаз от дороги.

Все, включая и Папу Эдуарда, зашлись весёлым смехом. Они были рады тому, что Демьян благополучно вернулся. Даже Простак не обиделся, а с показной покорностью принялся стягивать с себя огромные широченные штаны, лихо расстёгивая крепкий ремень с увесистой пряжкой.

— Они у меня немного того, большие… — и, не докончив фразу, Путейкин заржал, тыча Демьяна в бок пальцем, дескать, не серчай, братан, это всего лишь шутка, шуткую я так.

А уж как был доволен сам Демьян, что вернулся в родные пенаты!

— Мы сейчас куда? — спросил он Эдуарда Аркадьевича, зная, что нарушает бандитскую этику и лезет «поперёд батьки».

Но он сознавал своё торжество и понимал, что сегодня ему многое можно, чего нельзя ни Адидасу, ни, тем более, Простаку.

— К нам в ресторан поедем, в «Василия» в нашего — отпразднуем победу, — сказал Эдуард Аркадьевич добродушным баском. — Только сперва к Недрищеву заедем, отдадим товар, из-за которого весь сыр-бор городили.

И Папин широкий чёрный с тонированными стёклами «Мерседес» вихрем помчался по направлению к хоромам Марлена Полуэктовича, разгоняя, словно снежинки, с дороги горе-водил.

* * *

Демьян до этого никогда ещё не был в офисе у Марлена Полуэктовича, но слыхал от Сани Бит-тнера, что там разве только что ручки на дверях не золотые, да унитазы в туалетах — не хрустальные.

У подъезда, куда лихо подрулил Шнуропет, стоял выводок «мерсюков» и новых «вольвешников». Были ещё и такие тачки, что пригнали в нашу заснеженную и не избалованную хорошими дорогами страну прямо с парижского автосалона, уведя из-под носа у разных там японских миллиардеров да арабских нефтяных шейхов.

— Круто Полуэктович стоит, — коротко, но весомо отметил Адидас, ставя машину на ручной тормоз. — Реально, в натуре!

— Пятак со мной, остальным оставаться в машине, — распорядился Папа.

Он уже было направился к дверям, но внезапно остановился и обернулся, строго глядя на подчинённого, растерянно сидевшего на заднем сиденье «Мерседеса» и выходить оттуда явно не собиравшегося.

— Да как я пойду-то? — совершенно беспомощно развёл руками Демьян. — В колготках и на каблуках? Че вы меня позорите, в натуре?

И тут Папа отдал приказ, которым и правда всех рассмешил. Всех, кроме Путейкина.

Ох, Простак и пошипел, снимая брюки и ботинки.

— Это тебе, чтобы над товарищем не потешался, — сказал Папа назидательно.

* * *

Марлен Полуэктович вышел встречать дорогих гостей в вестибюль.

Вестибюль, да и сами апартаменты Марлена Полуэктовича, поражали гостей своим великолепием. Не надо забывать, что на дворе было самое начало девяностых, а потому многие ещё из деловых людей в обеих столицах не придавали такого значения внутреннему убранству офиса, все свои силы, а главное средства, кидая на облагораживание своего внешнего облика и облика своих супруг и любовниц. Ну, и на улучшение жилищных условий, о которых упоминал у Булгакова Воланд в романе «Мастер и Маргарита». Украшением же офиса занимались в самую последнюю очередь.

Марлен Полуэктович в отличие от большинства богатых людей был не таким недальновидным. Уже в то время он любил говаривать, что делового человека встречают по костюму, машине и офису, а провожают с вывернутыми карманами.

Уже сам вестибюль, в который вышел Недрищев, радушно раскрывая гостям объятия, красноречиво показывал, что здесь находится офис серьёзного и солидного человека. Стены были оклеены дорогими обоями и обиты в половину человеческого роста панелями из настоящего морёного дуба. Вдоль стен висели строгого фасона светильники-бра, прекрасно освещавшие вестибюль. Но главным украшением были висевшие на стенах картины — преимущественно морские баталии.

Марлен Полуэктович считался в городе чуть ли не главным меценатом и учредителем всевозможных фондов поддержки и сохранения культурного наследия, а потому просто не мог не намекнуть развешанными картинами на свою тягу к искусству. И неважно, сколько денег намывалось этими самыми фондами. И уж тем более неважно, сколько денег проходило через счета фондов, направляемых администрацией города на нужды культуры. До культуры эти деньги всё равно не доходили.

Итак, Марлен Полуэктович с распростёртыми объятиями подошёл к дорогим гостям, обнял Эдуарда Аркадьевича, потом, отстранившись и посмотрев на Демьяна, спросил:

— Этот, что ли, ваш герой?

Марлушины охранники в чёрных костюмах, как эсэсовцы из кино про Штирлица, только не в хромовых высоких сапогах, а в кожаных ботинках на толстой подошве, безмолвно, но с уважением поглядели на Пятака. А высыпавшие вслед за шефом секретарши, все в традиционных чёрных мини-юбках и беленьких блузочках, как пионерки, только испуганно хлопали глазками.

Исключительное это было зрелище — Папин Папа вышел помощника Эдуарда Аркадьевича чествовать. Видать, пацан что-то такое совершил, чем очень растрогал Недрищева, до самой глубины его сердца.

Правда, злые языки поговаривали, что у Марлена Полуэкговича нет сердца, но это неправда. Сердцем Недрищев страдал, оно у него шалило, и Недрищев из-за своего сердца регулярно ездил к лучшему в Большом городе специалисту по сердечным болезням.