Искатель, 1995 №5 - Клиффорд Саймак

стоять невидимые сейчас из-за густого дыма огромные безобразные ворота кладбища. Все здесь, я был уверен, выглядело точно так же, как в тот день более ста лет тому назад, и этот спектакль, судя по всему, будет разворачиваться по возможности в полном соответствии с событиями настоящего сражения. И все же какие-то мелкие детали, о которых последующие поколения не знали или не хотели знать, предпочитая правде красивый вымысел, будут совершенно не такими, как тогда. Все то, о чем знали или только подозревали с большей или меньшей степенью уверенности собиравшиеся раз в месяц за «круглым столом» стратеги Гражданской войны, найдет, конечно, свое отражение в этом спектакле, но в нем не будет того, что могло быть известно только непосредственным участникам сражения.

Вокруг меня по-прежнему царил ад кромешный — лязг металла, грохот, стоны, дым, яркие вспышки пламени. Совершенно оглушенный, я лежал, прижавшись к земле, которая продолжала содрогаться подо мной.

Впереди по обе стороны от меня виднелись одетые в синее фигуры. Многие из них, как и я, лежали распластавшись на земле, другие солдаты, скорчившись, за валунами или в наспех вырытых неглубоких окопах, сжимали в руках ружья, направленные в сторону противоположного холма. Все они с нетерпением ждали того момента, когда прекратится канонада и длинные ряды южан, марширующих как на параде, двинутся по равнине вперед.

Интересно, сколько времени все это уже продолжалось. Я поднес к глазам руку. Часы показывали половину двенадцатого. Но этого просто не могло быть, ведь канонада должна была начаться в час или чуть позже. С тех пор, как меня закинуло в этот идиотский мир, я впервые решил взглянуть на часы, и теперь у меня не было никакой возможности узнать, как соотносилось здешнее время со временем на Земле, и вообще, существовало ли в этом месте такое понятие, как время.

Я решил, что канонада началась не более пятнадцати или двадцати минут назад, хотя на первый взгляд казалось, что времени прошло гораздо больше, что было совершенно естественно. Во всяком случае, уверенный, что стрельба прекратится еще не скоро, я устроился так, чтобы представлять собою как можно меньшую мишень, и приготовился к долгому ожиданию. Иного мне и не оставалось. Но что я буду делать, когда канонада прекратится и волна южан с развевающимися на ветру яркими боевыми знаменами и сверкающими на солнце саблями и штыками двинется вверх по склону? Как поступить, если кто-нибудь из них бросится на меня со штыком? Бежать, конечно, если будет такая возможность. Многие, вероятно, так и сделают, хотя вряд ли офицеры и солдаты на другом склоне встретят приветливо покинувших поле боя. Я прекрасно понимал, что обороняться не смогу, даже если мне удастся раздобыть ружье. Эти ружья представляли собой самую несуразную вещь на свете, какую когда-либо приходилось видеть человеку, и к тому же я не имел ни малейшего понятия, как из них стрелять. Судя по всему, они заряжались с дула, а я совершенно ничего не знал о такого рода оружии.

Дым становился все гуще, затмевая даже солнце плотной серой пеленой. Всю равнину заволокло дымом, он висел почти над головами солдат, расположившихся рядом со мной на склоне перед изрыгаю щими огонь пушками. Я бросил взгляд вниз, и мне показалось, что я смотрю в какую-то узкую щель, над которой полощется на ветру грязно-серое полотнище.

Далеко внизу, у подножия холма, что-то шевельнулось — не человек, а какое-то существо намного меньше человека. Небольшая собака, подумал я, случайно забредшая сюда, хотя видом этот зверек с пушистой коричневой шерстью мало напоминал собаку. Скорее всего это был сурок. «Эй, дружок, — обратился я к нему, — на твоем месте я бы нырнул поскорее в нору да и посидел там какое-то время». Вряд ли я произнес эти слова вслух, но даже если и произнес, это не имело никакого значения, ибо в таком грохоте никто, включая ненормального сурка, не услышал бы меня.

Какое-то время сурок оставался на месте, а потом направился прямо ко мне.

В этот момент склон холма прямо передо мной заволокло густым дымом, и я потерял сурка из виду. Пушки за моей спиной продолжали стрелять, однако вместо привычных громовых раскатов я слышал только тяжелые вздохи — все заглушал рев и грохот низвергающейся сверху на холм огненной лавины. Тяжелыми металлическими каплями проливались на землю из нависшей дымовой тучи осколки снарядов, которые иногда были так велики, что при падении срывали дерн, оставляя за собой длинные черные борозды.

Постепенно дым рассеялся. Странное существо заметно приблизилось, и я понял, что это совсем не сурок. Как мог я не распознать эту копну волос и торчащие уши?! Даже на таком расстоянии мне следовало бы догадаться, что это Рефери, а не сурок или собака.

Сейчас он с вызовом смотрел на меня, всем своим видом напоминая готового броситься в атаку бентамского петуха. Убедившись, что я его вижу, он поднес растопыренную пятерню к лицу и показал мне нос.

Я потерял голову. Мне следовало бы полностью проигнорировать его, но это оказалось выше моих сил. Вид кривоногой наглой твари, показывающей мне язык, привел меня в неописуемую ярость.

Забыв обо всем на свете, я вскочил на ноги и бросился к нему. Но не успел сделать и шагу, как что-то сильно ударило меня по голове. Я плохо помню, как все произошло. Мелькнувший над головой раскаленный кусок металла, неожиданное головокружение, чувство, что падаю на землю и кубарем качусь вниз по склону холма, — вот и все, что осталось в моей памяти.

ГЛАВА 15

Казалось, я уже целую вечность карабкаюсь куда-то вверх среди царящего кругом мрака, хотя, по правде сказать, я не мог этого знать наверняка, так как веки мои были сжаты. Однако это ощущение меня не покидало; мне казалось, что всей своей кожей я чувствую окружающий меня мрак. Вот будет потеха, если, открыв глаза, я увижу сияющее в небе полуденное солнце. Но глаз я не открывал, будто боялся увидеть то, что ни одному смертному видеть не полагалось. Все это, конечно, было просто плодом моей фантазии. Меня окружали мрак и пустота, а ведь совсем недавно здесь бурлила жизнь и ни о какой пустоте не могло идти и речи.

Медленно, с большим трудом я продолжал карабкаться по склону холма, не зная, куда лежит мой путь и зачем я стремлюсь туда. И тем не менее я покорно продолжал ползти вперед — иначе я не мог поступить, ибо даже мысль остаться