Костры иллюзий - Евгения Михайлова

– Но я не смогла точно сказать, что это не он, – произнесла Вика. – Это как узнать человека по тени.

– Именно так. Примерно это и Настя сказала. Она с группой ищет и просматривает ежедневно множество случайных, некачественных изображений. Привыкла досматривать недостающие детали в уме, сравнивать с описаниями людей, которых ищет по заказам родственников. Говорит, чей-то смутный образ остается в ее воображении, и вдруг, под влиянием каких-то новых деталей, уточняется, начинает приобретать индивидуальность. И тогда она идет по следу, уже сознательно, почти маниакально, пока не придет к точному результату. Или да, или нет. Заказа на поиск Алексея у нее не было. Но она привыкла мониторить всю информацию об исчезновениях людей. Наткнувшись на объявление о Серове, нарыла массу информации в инете. Дрессированная интуиция вернула ей то случайный рассказ, то мутное фото. Что-то дернуло, звякнуло, шепнуло – не знаю, как это у вас, вещуний, бывает. Но она стала искать тебя, то есть жену пропавшего режиссера. Когда мы с ней встречались, она рассказала, что нашла одного пропавшего в маленькой инфекционной больнице дальнего Подмосковья. Он попал в ДТП, спасатели не нашли при нем ни документов, ни телефона. Врачам «Скорой» показалось, что у него, ко всему прочему, симптомы вируса. В общем, отвезли и забыли. Настя с группой его там обнаружили, и пока вытаскивали, он успел ей сообщить, что он таким анонимом был не один. С ним в палате оказался человек в плохом состоянии, которому диагноз не смогли поставить. Он вроде говорить не может – или не хочет. И рассказчик показал этот плохой снимок с расстояния, сделанный полудохлым телефоном, который ему подарила сердобольная санитарка.

– Она и мне об этом рассказывала, Сережа. У меня только события перепутались в голове. Теперь поняла, что за чем произошло. Настя только спросила у меня, согласна ли я, чтобы они подключились к поиску. И что? Она что-то узнала?

– Пока узнала мало. Но кое-что есть, дорогая! Настя связалась с добрым доктором, который там спасает бедолаг без просвета. Его зовут Валерий Федоров. И он сообщил, что такой тяжелый пациент, который без диагноза и не говорит, еще у них. Состояние плохое и непонятное, оборудования для серьезного обследования нет. Но не на улицу же его выбрасывать?.. А кто-то выбросил бы однозначно. Я к тому, что еще есть приличные люди.

– И? Что дальше? Сережа, не томи.

– Пока лишь то, что Настя едет туда. Это далеко, там много всяких формальностей, чтобы пустили, показали историю болезни и прочее. То есть по факту пока ничего. Я сначала думал о том, что пока не стоит тебе говорить. А потом решил, что тоски и безнадеги так много, что даже капля иллюзорной пока надежды даст какие-то силы.

– Не знаю, что сказать. А почему она меня с собой не взяла? Я бы на месте не ошиблась.

– С тобой было бы еще больше сложностей с доступом. Их и так постоянно трясут по поводу самодеятельной благотворительности и самоуправства. Да и смысла большого на данном этапе не имеет – так мучить тебя, возможно, ради разочарования. Подставлять доброго доктора, на которого и так постоянно стучат. Давай просто ждать. Точнее, мы не просто ждем. Никитин уже собирает специалистов для обследования и любого рода помощи. Если это не Леша, тоже в беде не оставим. И, знаешь, я не сомневаюсь в том, что Настя не ошибется и что в ее тонкой работе лучше никому не путаться под ногами.

– Ох, как я бы хотела путаться под ее ногами… Но, конечно, буду ждать, сама не знаю как.

Виктория до вечера осторожно носила собственную голову как хрустальную. Только бы она не думала, только бы не строила вариантов того, что сейчас может происходить. Так хотелось бездумно ждать и оберегать свою жалкую, возможно, необоснованную надежду. Растягивать время взволнованного облегчения, на которое уже вроде совсем не рассчитывала.

Но звонков все не было… И в окно заглядывала очередная беспощадная ночь. Но это произошло! Вся совершенная охранная система из тонких нервов Вики взвыла, заныла, застонала. От этого момента до звонка Насти остались считаные полыхающие минуты.

– Привет, Вика, – произнесла Настя. – Извини, что целый день не могла тебя набрать. Все оказалось сложнее. Пробивалась в эту больничку как в осажденную крепость. Потребовались разные бумаги, звонки, но не суть. Дело в том, что тот человек тут есть, но возникла проблема.

– Что? – почти беззвучно произнесла Виктория.

– Мне до сих пор не удалось даже взглянуть на него. Я еще была в дороге, когда доктор Валерий Федоров сообщил мне, что у анонимного пациента сильное ухудшение. Пока я колотилась с разрешениями доступа, его перевели в реанимацию. Он там и сейчас. Валерий ничего толком не говорит. Он уже мрачный и злой, как черт, конечно, жалеет, что меня пустил. Это очень неприятная для больницы ситуация. Столько времени неизвестно кого и неизвестно от чего лечили, тратили деньги, занимали место. А теперь целый день реанимируют, что не понравится никакому начальству. Потом, если что, оформлять смерть. Извини, что так прямо говорю тебе, но такова наша реальность.

– Я понимаю, Настя. Я благодарна, что ты позвонила… Но разреши мне туда приехать. Проблема так велика, что мое присутствие не сможет ее сильно усугубить. Ты же можешь сказать, что я твоя помощница, к примеру.

– И в чем, по-твоему, смысл твоего здесь присутствия? У меня все меньше надежд, что это Серов.

– Сейчас, наверное, не только это самое главное. Мне легче на месте принять то, что будет. И мне уже небезразлично, что ждет того несчастного, которому сейчас так плохо. Если это совершенно чужой человек, мы узнали о нем, и он не должен оставаться совсем один. Если все кончится плохо, мы простимся с ним и позаботимся… чтоб все было по-человечески.

– Хорошо. Скину адрес, маршрут. Будь очень осторожна: тут плохие дороги. Главное, не отвлекайся на мысли. Я так поступаю в сложных случаях. Просто иду, еду и повторяю одно: «Настя, вперед!»

Лена и «система»

Виктория позвонила Кольцову уже с дороги. Таким было главное условие их сотрудничества: он всегда должен знать, где она. После трагедии в семье Никитина условие стало не формальным, а остро необходимым. В такое трудно поверить, но Виктория, привыкшая считать себя мирной клушей породы толерантных обывателей, стремящихся ко всеобщему пониманию, вольно или невольно вписалась в стан