Чужая земля - Игорь Пресняков

– Определенно! – подтвердил Наум. – Выглядел совершенным дураком.

– Мучение с тобой одно, – покачала головой Виракова.

– Ну, будет вам, – рассмеялся Рябинин. – Не ссорьтесь по пустякам. Так какую, Наум, тебе предлагают картину? Это хроника?

– Само собой, – кивнул Меллер. – Я уже выстроил план съемки, чтобы ни одна мелочь, ни одна деталь не ускользнули от внимания. Определенно, нужна экспрессия, как у Сесиля де Милля в «Десяти заповедях». Не видел? Вот и Надежде тоже не посчастливилось. Там есть сцена погони конницы египетского фараона за иудеями. Как это снято! Совершенный восторг. Я предполагаю как. И попробую!

«Ему бы учиться. Ведь кино – его ремесло, – глядя на возбужденное лицо и блестящие глаза Меллера, думал Андрей. – Прожигает время в „Юном коммунаре», бегает по пионерским сборам…» Он покосился на Виракову. Та слушала Наума затаив дыхание. «Однако, понимает важность кино для своего дружка. Ведь наверняка не первый раз слышит о съемке… А может, и о покупке платяного шкафа мечтает…»

Меллер пересказал план съемки и, спохватившись, справился о делах Андрея.

– …Ну, о которых можно говорить, не о секретных, – пояснил Наум.

– Нет больше никакой службы и никаких секретов, – радостно объявил Рябинин.

– Неужто обратно к нам? – ахнула Надежда.

– К нам, – с удовольствием подтвердил Андрей. – С двадцатого числа перехожу на «Ленинец».

– Вот так да! – удивленно протянули Виракова и Меллер.

– Кстати, – меняя тему, спросил Рябинин, – вы на траурном собрании в Новом театре Полину не видели?

Надежда натянуто улыбнулась и отвернулась.

– Они с Решетиловой приходили, – ответил Наум. – Потом по домам пошли, на шествие и митинг не остались.

– Ты уж лучше, Андрей Николаич, домой ступай, спать ложись, – бросила Виракова. – Какие свиданки с дороги-то? Да и время на дворе позднее, неприлично девушку тревожить.

– Может, и так, – согласился Андрей.

– Утро вечера мудренее, – важно заключил Меллер.

Рябинин мысленно вернулся к траурному митингу.

– А где Венька со товарищи? – вдруг вспомнил он. – Я их что-то не приметил.

Меллер насупился и запыхтел.

– Ты ведь отсутствовал… – нехотя выдавил он. – Наверное, еще не знаешь…

Рябинин остановился:

– В чем дело?

Виракова открыла было рот, но Наум ее остановил:

– Подожди, Надя, я сам. – Он повернулся к Андрею. – Видишь ли… Вениамина и весь их координационный совет арестовали… Прошлой ночью… За контрреволюцию.

– Ты в своем уме? – прошептал Рябинин. – Какая контрреволюция? Они – мальчишки!

– Уж не знаю, кто они там на самом деле, – развел руками Меллер, – вам в ГПУ виднее. Факт налицо: все руководство их «Союза» арестовано.

К ним неслышно приблизилась Виракова.

– Они выступили на рабочем митинге с резкой критикой Советской власти, – растерянно пробормотала она. – Потом был большущий скандал на заседаниях комсомольских ячеек всех заводов и фабрик – ругались до вечера.

– И? – поднял брови Андрей.

– Единодушно осудили. И губкомол, и все ячейки до единой.

– Подождите-подождите, – нервно засмеялся Рябинин. – Это недоразумение, глупость…

– Это – контрреволюция! – отрезал Меллер.

– Да о чем ты говоришь?! – вскричал Андрей. – Я был на заседаниях их «Союза», организация вовсе не опасна! Парней нужно выручать всем миром. Хлопотать в ГПУ, губкоме, прокуратуре…

– Это – контрреволюция, – замогильным голосом повторил Меллер. – Контрреволюция, с которой и ты, Андрей, и я сражались в годы гражданской.

Рябинин тряхнул его за плечо:

– Опомнись! Как так можно? Ты считал Веньку своим другом, даже учеником. Где ваши хваленые принципы товарищества и взаимовыручки? Ну ладно, эти чертовы комсомольцы – «марксисты» им всегда поперек горла были, – но ты! Ячейка «Юного коммунара» тоже осудила выходку «Союза»?

– Единогласно! – вызывающе подтвердил Меллер.

– Тем самым вы все единодушно отдали ребят на заклание, фарисеи хреновы, – в сердцах плюнул Рябинин.

– А ну-ка, Надя, погуляй неподалеку, – сквозь зубы бросил Вираковой Наум.

Надежда испуганно попятилась.

– В разговор не встревай! – скомандовал ей Меллер и строго поглядел на Андрея. – Давненько я подмечал в тебе мягкотелость, товарищ Рябинин. Любишь ты всех огульно защищать. Пойми, молодежь города осудила взгляды «Союза» не из-за страха перед ГПУ, не из опасения попасть в пособники, а осознанно. Мы искренне считаем, что призывать к противостоянию преступно. Вместо того чтобы засучить рукава и вместе строить коммунизм, они вносят разброд, смятение в умы.

– Дурак ты, – укоризненно улыбнулся Андрей.

– А ты – соглашатель! – взвизгнул Меллер.

– Именно такие идиоты в двадцать втором году добились высылки из России многих деятелей культуры и науки. С кем останетесь при подобном размахе?

– С народом, – топнул ногой Меллер.

– Решая за других, можно дойти до того, что будут решать за вас, – усмехнулся Рябинин.

Меллер ткнул пальцем в сторону Вираковой:

– Я при Надежде ответственно заявляю, что не вижу смысла продолжать наши отношения.

– Уймись, Наум, – покачал головой Андрей. – Может, ты еще сообщишь обо мне в ГПУ?

Глаза Меллера горели гневом:

– Не юродствуй. Методы и саму суть ГПУ я всегда критиковал. Однако речь не об этом. Вопрос стоит идеологический.

– Скорее – нравственный.

– И тем не менее – расхождения налицо, – Меллер решительно надвинул кепку на глаза и повернулся к Андрею спиной. – Идем, Надежда! – крикнул он Вираковой.

Рябинин тупо глядел куда-то в сторону и слышал, как испуганно причитала Надежда, уговаривая Меллера не волноваться. «Вот ведь, борцы за „святое дело» – взяли и испортили хорошее настроение, – удрученно подумал Андрей. – Так и друзей скоро не останется, ежели не будешь с ними дуть в одну дуду… Впрочем, иного и ждать не приходится. Да и зачем я набросился на беднягу Меллера? Может ли он протестовать или открыто выражать отличное от общего мнение? Разве только наедине с собой. И я сам не лучше: одним миром мазаны – советским! Чем я-то могу оправдаться? Тем, что за спиной „старые грешки»?.. После десяти лет войн люди в нашей стране научились понимать, какая хрупкая вещь жизнь и как велика цена за обычное человеческое счастье. А за него можно отдать все на свете. Или почти все».