Смерть докторши - Хансйорг Шнайдер

— Откуда вам все это известно? — спросил Хункелер.

— От «Радио Базилиск». В новостях передавали. Они сказали, что отныне глаз с вас не спустят. Знаете что? Можно кое-что вам сказать?

— Пожалуйста.

— Базельская полиция никуда не годится. Давно пора было покончить с этой иностранной сволочью. Вышвырнуть их к чертовой матери, в наручниках. А начнут артачиться — пластиковый мешок на голову, и дело с концом.

— Твое здоровье! — сказал Хункелер, поднял бокал и улыбнулся Хедвиг. Выглядела она замечательно, и праздник ей нравился.

Вино было хорошее, салями и мортаделла выше похвал. Только хлеб суховат.

— Можно тебя пригласить? — спросил Хункелер. Взял Хедвиг за руку и потянул в угол, где освободили место для танцев. Танцевали они целый час, подпевая по-итальянски музыке:

Чудесной ночью плывем в гондоле,

С Лизеттой милой займусь любовью.

Наутро в семь часов Хункелер сидел на кухне и, глядя в окно, пил третью чашку чая. Зеленый дятел, описав красивую широкую дугу, сел на трухлявую грушу возле свинарника, передвинулся чуток повыше и застучал клювом. Его красная шапочка поблескивала на солнце. Сухой сук, точно арабский полумесяц, торчал на фоне блекло-голубого неба.

В ушах у комиссара все еще звучала вчерашняя тессинская музыка, хриплый голос Альбина, звон гитары. Как замечательно — влюбляться, в его-то годы, причем все время в одну женщину.

Он достал блокнот и карандаш и начал писать.

«Понедельник, 9 июля.

Первое: ровно неделю назад Кристу Эрни нашли убитой.

Второе: в первые дни ничего не происходило.

Потом внезапно целая лавина событий. Взорвалась „Анкара“, задушен Лакки Шиндлер, обнаружен Генрих Рюфенахт.

Третье: „Анкара“ меня не интересует, и Лакки Шиндлер тоже. Зато Рюфенахт очень даже интересует. Ужасно противно, но никуда не денешься.

Четвертое: Карин Мюллер — возможно, подстрекательство к убийству?

Пятое: куница слопала цыплят. Ужасно — не для куницы, но для цыплят.

Шестое: здесь лучезарное утро. Ужасно, что нельзя остаться.

Седьмое: визит к антиквару Дрейфусу.

Восьмое: совещание будет ужасно противное. Девиз: „Пошли вы все в задницу!“ — иначе не выдержать.

Девятое: вечером наведаться к Рюфенахту. Он, конечно, будет вилять и хитрить, но я его уличу.

Десятое: тессинская музыка иной раз отвратительна, иной раз — чудо как хороша».

Хункелер налил себе четвертую чашку, стал пить. Чай был горький, настаивался слишком долго. Он снова схватился за карандаш.

«Одиннадцатое: почему у зеленого дятла красная шапочка? Почему он такой красивый?»

Вошла Хедвиг, в синем пеньюаре. Ступала осторожно, вроде как не совсем проснулась. Он налил ей кофе.

В половине десятого он был на Дюфурштрассе, звонил в дверь антиквара Дрейфуса. Ему открыли, он поднялся по широкой лестнице и вошел в переднюю солидной старинной квартиры. По стенам витрины со скарабеями и бронзовыми фигурками Анубиса, Осириса, Исиды. Две известняковые плиты с иероглифами, на третьей — длинное лицо и изогнутые губы Эхнатона.

Дрейфус оказался кряжистым семидесятилетним мужчиной с седой шапкой густых курчавых волос. Хункелер представился, вынул из кармана скарабея и подал ему. Антиквар мельком взглянул на вещицу и улыбнулся. Потом прошел в комнату — судя по всему, это был кабинет, — сел и вставил в правую глазницу специальную линзу. Минут пять он изучал жука, молча, крепко сжав губы. После чего положил линзу и скарабея на стол. Лицо озарилось счастливой улыбкой.

— Вообще-то я мог бы и не разглядывать его так тщательно. Я сразу понял, что это не подделка.

— По каким признакам?

— Голубчик, я уже пять десятков лет занимаюсь древностями. Как взял его в руки, так сразу и понял. На редкость красивый экземпляр. Эпохи Тутмоса Третьего, такие нечасто встретишь. Более поздних, эпохи Рамсесидов, девятнадцатой и двадцатой династии, сохранилось куда как много. А дальше сплошной упадок. Вам знакома гробница Тутмоса Третьего?

— Нет.

— Она невелика. Но, на мой взгляд, удивительно красива. На стенах небольшие фигуры, как бы в стиле Пикассо. Компактное, невероятно впечатляющее единство. Но скарабеев той эпохи дошло до нас очень немного.

Дрейфус поднял взгляд на комиссара — с напряженным ожиданием.

— Он не мой, — сказал Хункелер. — Не знаю, захочет ли владелец его продать. Тем не менее я бы хотел узнать его приблизительную стоимость.

— Еще тридцать лет назад можно было купить такого за несколько сотен франков. Но с тех пор цены невероятно выросли. Люди ищут вечные, надежные ценности. К тому же вывоз предметов древнеегипетского искусства жестко ограничили. Хороший товар, конечно, достать можно, однако не вполне законным путем. Я этим не занимаюсь, не хочу портить себе репутацию.

Левой рукой Дрейфус взял скарабея, положил на тыльную сторону правой и секунду-другую любовался жуком.

— Я бы продал его за восемь тысяч франков. Если б взял на комиссию, с вашего разрешения. Но вы не желаете продавать.

Он положил скарабея на стол. Хункелер взял безделушку, спрятал в карман.

— Большое вам спасибо. Само собой, я оплачу ваше экспертное заключение.

— Ну что вы. Я очень рад, что мне довелось увидеть такого изумительного скарабея.

Антиквар проводил Хункелера к выходу.

Хункелер заехал на Миттлере-штрассе, припарковался, вынул из ящика почту. Поднялся в квартиру, распахнул все окна, чтобы впустить свежий воздух. Потом просмотрел почту. Ничего интересного, все отправилось в мусорное ведро.

Потом он сходил к киоску на Бургфельдер-плац, купил пачку «Рёссли-20. Суматра» и пачку «Филлигер. Премиум № 8». С этими покупками зашел в «Летний уголок» и подсел к Эди, за стол завсегдатаев.

— У меня есть четыре кружка тессинского сыру, — сказал Эди, — один посетитель подкинул, у него там дача. Вчера привез. С оливковым маслицем, уксусом и черным перцем — объедение, пальчики оближешь! Хочешь попробовать?

— Нет, спасибо. Сделай мне эспрессо.

Эди разочарованно пошел к кофеварке, послышалось шипенье, он наполнил чашку, отнес Хункелеру и скрылся на кухне.

Хункелер достал две сигары — одну «Рёссли-20» и одну «Премиум», — снял целлофан и положил их рядом друг с другом. «Рёссли-20» потолще «Премиума», но мундштуки у обеих одинаковые, конически заостренные.

Он взял со стола газеты. «Базлер цайтунг» сдержанно сообщала, что на Базельской ривьере, прямо за Миттлере-брюкке, из Рейна вытащили покойника. Имя его пока не названо. Неясно также, утонул он или стал жертвой преступления. Идет дознание.