Хрустальная сказка - Макс Рейн

Алекс изучающе смотрел на неё. Пегги располнела, лицо стало одутловатым, лак на ногтях облез и, несмотря на дорогой жакет, она выглядела бедной и потрепанной. Её голос – громкий, с хрипотцой, срывающийся то басом, то визгливыми нотами, резал слух и заставлял посетителей морщиться.

История из её слишком ярко накрашенного рта лилась неудержимым потоком. Описание событий перемежались упоминаниями характеристик знаков зодиака, неудачного расположения звезд и неотвратимости кармы. Пегги говорила о своей несчастной любви, о череде неудач последних месяцев. Драматически описала сцену в конференцзале. Её лицо со следами бурной жизни то и дело искажалось трагическими гримасами.

– Завтра ты пойдёшь со мной в чайную, где он бывает каждый вечер, – заключила она, окидывая Алекса оценивающим взглядом, будто товар на прилавке.

– И что от меня потребуется? – осторожно поинтересовался он, пытаясь понять, что связывало стройную утончённую Лолу с крупной бесцеремонной Пегги. И вдруг пришла догадка: именно эта непохожесть и сближала девушек.

– Заставить его ревновать! – прогремела Пегги.

– И как ты это себе представляешь? – спросил он с неподдельным интересом.

– Ты что, идиот? – Пегги торопливо проглотила остатки десерта. Алекс молча смотрел на неё. – Приставай ко мне, а лучше набей ему морду. Пусть видит, как я тебе дорога.

Алекс отодвинул чашку. Он хотел сказать, что представлял всё иначе, но его собеседница уже тараторила дальше, её глаза метались, не в силах сфокусироваться. Пегги проклинала бывшего с такой яростью, что Алексу стало не по себе.

– А ты чего такой? – внезапно обратилась она к нему. – Колись!

– Какой? – не понял Алекс.

– Полноценный.

– Прости? – растерялся он.

– Чтобы стать полноценным, надо иметь комплекс неполноценности. Признавайся, у тебя маленький член, и ты решил заработать столько денег, чтобы все смотрели только на роскошь прикида, а на другое твоё «богатство» внимания не обращали? – Пегги грубо засмеялась, запрокинув голову. Но в её смехе звучала фальшь как у посредственной актрисы.

Алекс зашелся кашлем.

– Пегги, – произнёс он, стараясь скрыть растущее раздражение, – думаю, мы не сработаемся.

Её глаза, слишком ярко раскрашенные синими тенями, расширились от удивления. В них мелькнула одержимость. Алекс повидал за свою жизнь достаточно женщин, чтобы научиться распознавать тревожные знаки и чувствовать момент, когда надо уходить. Положив сто франков на стол, он встал и вышел, оставив Пегги сидеть с открытым от изумления ртом. «Чокнутая», – пронеслось в голове, когда за спиной закрылась тяжелая дверь. Прохладный вечерний воздух коснулся лица. Алекс знал, что принял правильное решение. Некоторые встречи лучше заканчивать, не дожидаясь их настоящего финала.

***

Генеральная репетиция прошла без эксцессов. Лексус пел с удовольствием, сценический костюм его не раздражал. Но был нюанс: отсутствие особой магии зала, восхищения зрителей и восторга фанатов. Фрейя, конечно, не сводила с него глаз, но Лексус связывал это больше с ее собственным творческим дебютом. Она то и дело подлетала к нему, чтобы поправить воротник на рубашке, и так же быстро возвращалась назад.

Недоумение Эрика, обалдевшего от происходящей в его баре незапланированной движухи, постепенно перешло в кивание головой в такт музыке и плотоядное разглядывание Фрейи.

После репетиций все трое выпили пива. Лексус поблагодарил Эрика, оставил десять крон чаевых, подхватил Фрейю и вышел на улицу. Влажный воздух заполнил разгоряченные легкие. Ветер приятно обдувал пылающие лица Лексуса и Фрейи.

Шли молча. Фрейя выглядела мрачной. Возможно, думала о череде предстоящих пустых вечеров, которые её ожидали, начиная с послезавтра. Лексус попробовал представить её обычный день. В его воображении он выглядел так: школа, дом, вечерняя порция зелёного салата без соуса, черный чай и кресло с теплым пушистым пледом. Она сворачивается калачиком, открывает ноутбук и лазит во всевозможные уголки интернета. Там забавно, а в ее комнате – хандра.

– Клево было, – тяжело вздохнула Фрейя, словно в подтверждение его мыслей. – Жаль только, что все закончилось.

Лексус пожал плечами. Для Фрейи, может, и закончилось, а у него ничего еще даже не началось. Все покажет завтрашний вечер. От одной мысли об этом Лексуса охватило волнение. Ладони вспотели и неприятно скрутило живот. Лексус вытащил из кармана куртки сигареты и неуклюжим движением закурил. «Это нормально», – успокаивал он себя. Он слышал, что даже самые известные музыканты испытывают мандраж перед выходом на сцену. Хотя, глядя на них, в это слабо верилось. Они выскакивали к народу с в глазах с той дерзостью, о которой как раз и говорила Фрейя. Дерзость, не оставляющая равнодушным никого. Интересно, где она усмотрела её у него? Лексус непрерывно курил, но никотин не успокаивал, а наоборот будоражил нервы.

– Да ну его, это завтрашнее выступление, – неожиданно махнула рукой Фрейя. Она будто все это время подслушивала мысли Лексуса. – Там все равно будут только пропойцы, – презрительно фыркнула она.

Лексус не ответил. Он знал, что если его заметят эти «пропойцы», то вся остальная публика окажется у него в кармане.

Субботним вечером разгорячённая публика битком забила бар «Gamla Krogen». За длинным столом, состоящим из четырех сдвинутых столиков, изрядно подвыпившая компания парней и девушек праздновала день рождения толстяка с красным поросячьим лицом. Одетые в одинаковые жёлтые футболки с эмблемой шведской сборной по хоккею, они поочерёдно выкрикивали тосты, на спор заливали в себя пиво кружками и раскатисто ржали. Возле бара толпились в ожидании места опоздавшие, да так, что яблоку негде было упасть.

«Вот оно, – возбужденно думал Лексус. – Публика – это то, чего так мне не хватало». Он стоял в свете софитов, босой, в белых джинсах и белой льняной рубашке с большим отложным воротником на индийский манер. Три расстегнутые пуговицы открывали грудь, по которой уже стекали первые капли пота.

Пульс учащался с каждой песней. Софиты плавили время, превращая минуты в мгновения. Электричество музыки протекало сквозь пальцы Лексуса на струнах гитары в зал и обратно. Первые три песни – как глубокий вдох, неторопливое накопление энергии. Грубоватые деревянные доски сцены покалывали босые ступни, но это только обостряло чувства.

В ожидании триумфа Лексус чувствовал такой острый прилив любви к пришедшим в бар, что у него перехватило дыхание. Ему казалось, будто все они пришли сюда не выпить, а послушать неподражаемый голос музыканта и восхититься его талантом. А пока и он сам, и они разогревались в предвкушении чуда.

Шестая, седьмая песня. Рубашка насквозь промокла от пота, воротник измялся. Язык прилипал к нёбу после каждого куплета. В углу бара официант уронил поднос, но дребезг металла перекрылся рёвом музыки. Взгляд Лексуса скользил по лицам, ища отклика, жаждая признания. Публика выглядела как море в штиль: плотной и непрозрачной. И только к