Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 1 - Татьяна Юрьевна Степанова

на его дерьмо, липнем… И сказал Псалмопевец: «И стал я как филин на развалинах… Возлюбил ночь больше дня. Так и он возлюбил нас, сидящих во мраке и тени смертной. И сказал: все, все через ближнего — и жизнь, и погибель». Ну, что, Екатерина, смотришь на меня такими круглыми глазами? Не понимаешь? Азбуку-то, значит, еще не проходили, нет? Ничего, подожди. Научит всему .мадам Юлия. За один сеанс не сумеет, за десять вдолбит. Она это любит. А потом ты и сама уже никуда не денешься. Хочешь дружеский совет? Если дурью балуешься — кончай. Она ничего такого, искусственного не терпит. Отравленная кровь, говорит. Чистить тебя начнет сначала, прежде чем допустит к… ну, догадываешься к чему? А это, чистка-то, ох как несладко, ох как больно!

— Я разве похожа на наркоманку?

— Ты? Нет вроде. Это я так просто. Тут много, всякого народца бывает, есть и такие, — он усмехнулся. — Я же сказал: дружеский совет, на всякий случай. Ваше поколение все ведь сейчас какое-то малость под кайфом… Шизанутые. Иногда так забавно наблюдать.

— Наше поколение… вы так это говорите, словно вам самому сто лет. Ваше поколение, если и за ним понаблюдать, не менее забавное. Одна вот эта тельняшечка чего-нибудь да стоит… На флоте служили, да? Плавали, знаем… А что это еще за «филин на развалинах»?

— Библейский афоризм. Библию-то читали когда-нибудь, интересовались, нет? Точный весьма, хотя и туманный.

— Точный по отношению к кому? К вам? А кто это «он», что возлюбил нас, сидящих во мраке и тени смертной?

Он лишь криво усмехнулся, пожал плечами. Жест сей мог означать что угодно. Взгляд его скользнул по Кате. В нем не было ничего, что она привыкла встречать в мужских взглядах. Ей показалось — так рассматривают бесполезную вещь, прежде чем задвинуть ее за ненадобностью на антресоли.

— Лучше б было для тебя, девочка, и твоей подружки от нее подальше держаться, — сказал он. — Но для таких, как вы, любопытство — главный жизненный стимул — угадал, нет? Ровесники, друзья все на гуру помешались. Все о духовном руководстве грезят — кто в кришнаиты подался, кто в Тибет, кто в сайентологи за просветлением мозгов. Модно просветления-то стало искать, да? Стильно — так это сейчас у вас зовется? Только та, к которой ты липнешь со своими поисками-то, такой же гуру, как… Ну ладно, не буду, чего уж там… Запомни только одно: такие поиски имеют обыкновение дурно кончаться.

— Как у Леры, что ли, дурно? — дерзко спросила Катя. Она отчего-то начала злиться. ОНА НЕ ПОНИМАЛА, О ЧЁМ ОН ЕИ ГОВОРИЛ. Ей было лишь ясно, что он все время имеет в виду Юлию Павловну. И словно предостеречь от чего-то пытается — от чего? — Как с Лерой, что ли? — повторила она упрямо.

— Ну, нет, конечно. — Он в который уж раз (в сотый, наверное) усмехнулся. — Лерка — совершенно особый случай. Хотя как посмотреть… Разве в первую вашу встречу она не сказала, что любые, самые потаенные желания сбудутся, только надо хорошо, очень хорошо попросить.

— Я не понимаю — она, он, — вы такими загадками изъясняетесь, филин какой-то библейский… А с Сорокиной я и слова-то не сказала, если вы ее имеете в виду. Или не ее? Юлию Павловну?

— Ого, да тут у нас работа кипит! Что, ремонтную мастерскую открываешь, Вова?

Катю перебили, загадочная беседа была прервана самым бесцеремонным образом. И Кате тут же стала понятна причина того, что Нина так замешкалась с поисками инструментов: на террасе стоял Кузнецов, держа под мышками по огромному полосатому арбузу. А Нина выглядывала из-за его плеча.

— Ну, куда сгружать, девочки? Командуйте. А ты, — он насмешливо кивнул «человеку в тельняшке», — ты тут уже? Ясно-понятно. Соперник? Не потерплю.

— Приехали? Я машину твою из окна видел. А наши вас только к вечеру сегодня ждут. Своего-то привез? — Владимир забрал из рук Нины долгожданные инструменты, которые были уже ни к чему.

— У него эфир был с утра на радио. Задолбали его там, вопросами. До интервью ему сейчас этих только…, — Кузнецов поморщился. — Не наладилось у него, нет?

На этот непонятный вопрос собеседника Кузнецов только отрицательно мотнул головой. Катя слушала настороженно: они говорили про Смирнова, это она кое-как, поняла. Причем говорили таким тоном, словно знали про руководителя «Табакерки грез» всю подноготную. Кате стало до слез досадно: как уж тут помогать Никите добывать информацию, когда ты, да и Нинка (что греха таить), — настоящие белые вороны в этом сплоченном дачном коллективе. Чужие и лишние в этих полуфамильярных «соседских» беседах.

— И не наладится в ближайшем будущем, — продолжил Кузнецов. — Квартиру-то он на следующий месяц снял — я хозяйке деньги возил тут. А туда-то, домой, он ни ногой сейчас. Она ведь, Наташка-зараза, и на порог его сейчас не пускает.

— Шура, ты про что это? — Нина появилась на террасе с огромным фаянсовым блюдом в руках для арбузов.

— Да про старика своего, про Олега нашего вещего. Проблемы у него семейного плана. С женой молодой. Ах, с лица он почернел весь.

— Про Смирнова? Что случилось-то? — Нина была само любопытство. — С женой поссорился, да? Да ведь они так недавно поженились и уже… А она правда такая молодая? На сколько его моложе? На двадцать пять лет? Больше даже? Ой, вот здорово! А где маленький их? Шура, ну что ты отворачиваешься, ты же обещал про него как-нибудь рассказать. Он же такой знаменитый, такая личность одиозная, а ты с ним накоротке и…

— Ш-ш, девчонки, я не сплетник. Не мужское это дело. Не тормоши меня, Нина. Буду языком молоть — выгонит меня к чертовой матери. Олег мужик капризный, с гонором, да и избалованный. Да черт с ним!. Что вы все про него да про него! Я к вам в гости пожаловал, а вы все про Смирнова! Невежливо даже как-то. Давайте, командуйте — я арбузы пошел мыть. Сейчас на шоссе у азербайджанцев купили — прямо с колес предают. Тетке и вам парочку — жизнь подсластить. Нина, не трогай, он же тяжелый! Я сам.

Починка «Рубина» завершилась на удивление быстро. Едва лишь помыли арбузы, Владимир, подгоняемый «дельными» советами Кузнецова, что-то поправил б проводах и лампах — и вот рябь на экране пропала и удалось настроить целых три канала.

«Человек в тельняшке» хотел было тут же вежливенько и тактично откланяться, но хлебосольная Нина Картвели не позволила: буквально за рукав поймала — нет, нет, как можно! Мы вам, Володя, по гроб жизни теперь обязаны, чаю, пожалуйста,