Точка после «ять» - Виктория и Сергей Журавлевы

Ознакомительный фрагментбольшой бочкой, стоявшей здесь вместо стола, и начал свою трапезу путешествующего пилигрима. Да, ветчина, поданная на листе промасленной бумаги вместе с заостренной деревянной палочкой, которой было очень удобно накалывать аккуратно нарезанные кусочки мяса, была просто отменной!..

Город гудел сотнями звуков. Приземистая беленая церковь звонила к вечерней службе, и я стоял за своей бочкой и наслаждался видом, запахом и вкусом нового для меня города. Свежий после дождя воздух дополнялся ароматами березового угля, горячего хлеба и жареного мяса, доносившимися из трактиров и лавок. Теплый вечер угасал в красивом закатном небе, расцвеченном всеми оттенками пурпурного и золотистого…

– Ба! Знакомые все лица! – неожиданно кто-то сгреб меня в охапку.

Ничего не понимая, я хотел было обернуться, чтобы проучить внезапного бесчинника, но над своим ухом вдруг услышал строгий шепот:

– Подыгрывай мне! На нас смотрят…

Я отстранил незнакомца.

Передо мной стоял высокий стройный юноша, мой ровесник или, может, чуть старше, с открытым приветливым лицом, в студенческом кителе и в фуражке, из-под которой выбивались непослушные темные кудри.

– Что, брат, не узнаешь меня, что ли? Да мы же с тобой вместе курс профессора Разумихина слушали! – громко возмутился он моим замешательством. – Впрочем, чего там слушали! Пили больше после, ха-ха! Ну, трактир-то на Мытной помнишь? Эх, славно, братец, отдыхали! Клянусь весами Юстиции! А как у Новикова, однокурсника нашего, гуляли, помнишь? Хорошо же гуляли! – студент снова кинулся обниматься и уже раздраженно зашептал, – ограбить тебя хотят, провинция! Ну, не молчи же, дубина!

– Гм… у Н-н-новикова? Припоминаю, а то как же! – ответил я. – Это тогда, когда на тройках катались?

– Вот! На тройках! Я ж знал – ты и есть! Ну, брат, в честь встречи сегодня гуляем! У меня тут товарищи неподалеку праздник празднуют: пьют за просвещение и судебные преобразования, будь они неладны, – я едва успел подхватить свою ветчину, когда незнакомец прямо за рукав потащил меня в сторону и выпустил, только когда мы оказались за торговыми прилавками.

– Туговато соображаете, милейший! – проговорил молодой человек, вытирая платком свой китель, который я невольно задел свертком с ветчиной. – Взгляните-ка, только осторожно: вон там, рядом с квасным лотком, двое стали было сговариваться, как вас, голубчика, сегодня половчее споить да обчистить. По вам же видно, что приехали недавно, да явно при деньгах!

Выглянув из-за прилавков, я увидел в толпе у квасных рядов двух неряшливо одетых типов. Те, покуривая замызганные трубки и поплевывая на мостовую, внимательно вглядывались в прохожих и перекидывались короткими негромкими фразами.

Мне стало не по себе.

– Благодарю вас, – сказал я моему спасителю. – Чувствую, вы избавили меня от многих неприятностей, как и от пространных писем, исполненных рыданий и нравоучений моей матушки. И я, право же, не знаю, что из этого мне было бы легче пережить!..

– Уж сомневаюсь, заслужу ли я расположение этой достойной дамы, ибо не помню, чтобы кто-либо благодарил бога за дружбу их сыновей со мной! – почистив китель, мой нечаянный собеседник спрятал платок в карман, взглянул на меня и протянул мне руку для знакомства.

– Андрей Федорович Данилевский! – назвал он свое имя и беззаботно улыбнулся, отчего мне вдруг тоже стало весело.

– Вы студент? – тоже представившись, спросил я.

– «Ты», голубчик, только на «ты»! Пусть мы и не пили на брудершафт, сие упущение очень нетрудно исправить. Кстати, спасая твою шкуру, я совершенно не врал о своих приятелях. У нас все просто, без церемоний и приглашений, так что, как говорят наши немецкие друзья, Willkommen! Добро пожаловать!

Мой новый знакомец до чрезвычайности заинтересовал меня. Откровенно говоря, я жаждал более интересного времяпрепровождения, чем мог бы изыскать в дни траура в доме моей тетушки. К тому же от слова «студент», малоизвестного в нашем небольшом купеческом городке, далекого, вольнодумного и почти революционного, веяло чем-то фантастическим, будто сошедшим со страниц трепетно мною любимого романа госпожи Шелли о Франкенштейне и его ужасном творении.

Поэтому я охотно откликнулся на приглашение Данилевского, и мы двинулись мимо нарядного многоглавого Покровского собора через новенький мост над рекой в Замоскворечье. По дороге мой спутник щедро делился со мной здешними анекдотами и занимательными историями обо всем, что попадалось нам на пути. А попадались нам, и гораздо чаще, чем что бы то ни было иное, различного вида трактиры и прочие питейные заведения. Со слов Данилевского, представители всех сословий и профессий имели здесь специальные негласные ресторации. Лишь студенты, пусть и обретались в трактире Нехладова, предпочитали проводить время на так называемых «вечерах», собираемых их же товарищами, где и довольствовались не хлебом и зрелищами, но выпивкой и благородными спорами о судьбах Отечества.

Незаметно приличные чистые мостовые сменились перекинутыми через лужи досками, и мы, пройдя чередой многочисленных улочек и переулков, очутились в тупичке, окруженном приземистыми неказистыми домами. Ветки деревьев спускались к нам из-за высоких глухих заборов, многие из которых были утыканы по своему верху острыми гвоздями.

Мы подошли к небольшому старому дому на несколько квартир и постучали. Какая-то баба с подоткнутым подолом отворила дверь и, исподлобья оглядев нас, проводила в верхние комнаты, откуда доносился звон стекла и оживленный разноголосый говор. Скрипучие половицы, как оказалось, издали оповестили собравшуюся компанию о новых визитерах, так что встречены мы были громко и весело.

Дальнейшие воспоминания того вечера остались в моей памяти лишь разорванными лоскутами. Друзья Данилевского оказались довольно шумными молодыми людьми, на спор пьющими пиво и разнообразные наливки, добытые, подозреваю, в ближайшем трактире или же, что тоже не исключено, в родительских кладовых, претерпевших налет и разорение.

Ближе к полуночи мы наконец выбрались на улицу. Так как ночь ожидалась лунной, фонари сегодня не зажигали. Однако надежды на ночное светило со стороны жаждущих экономии городских чиновников не оправдались, и потому темень стояла хоть глаз выколи. Прислонившись к изгороди, мы продолжали пить из бутылки наливку или, может быть, шампанское, и шутили, и смеялись, и вдыхали пахнущий цветами акации свежий воздух, наслаждаясь ночной прохладой.

Где-то вдали послышался скрип рессор и перестук копыт. Данилевский, опершись рукой на забор и немного пошатываясь, вгляделся в темноту и залихватски свистнул.

Экипаж подъехал к нам и остановился.

С трудом ворочая языком, я в конце концов все же сумел выговорить извозчику адрес гостиницы Прилепского.

Глава II

Следующее мое утро началось в час пополудни. Несмотря на сильнейшую головную боль, я сумел встать и кое-как привести себя в порядок. Полотенце, смоченное водой, приятно холодило кожу, и я чувствовал, как пренеприятный стук в висках понемногу утихает. Дабы избавиться от влажной тошнотворной духоты в комнате, я