Крестовский душегуб - Сергей Жоголь

Ознакомительный фрагментчетверо из них женщины: две ни черта не смыслят в знаках различия; третья говорит, что это был старшина; четвёртая вообще называет его капитаном. Запомнили только форму!

Корнев хлопнул ладонью по столу, в отчаянии закусил губу. Зверев спросил:

– А мужчина? Ты сказал, что был пятый свидетель, и это была не женщина!

– Студент строительного института! У парня проблемы со зрением, и он, когда начался весь переполох, как назло, уронил очки!

– Я всё понял, но при чём здесь Фишер?

– А притом! Хоть этот студент и слепой, но со слухом у него всё в порядке. Он один расслышал всё то, что выкрикивал умерший старикан. Тот называл нашего таинственного милиционера убийцей и несколько раз повторил фразу: «Крестовский душегуб!»

– А в госбезопасности что по этому поводу говорят?

– Я не хочу, чтобы они лезли в это дело, да и что мы им предъявим? Старик, по всем признакам, умер собственной смертью. То, что милиционер не оказал помощи пострадавшему, их вряд ли заинтересует, а мы наживём себе проблемы! Только то, что наш слепой студент что-то там эдакое услышал и всё… Я хочу сам со всем разобраться, не привлекая лишних глаз и ушей. Поэтому я хочу, чтобы ты оставил все дела и занялся поисками этого таинственного милиционера.

Зверев помрачнел, он прекрасно знал, что жена и два сына Корнева были казнены немцами в сорок третьем именно в Крестах. У Стёпки с этим Фишером личные счёты, а значит, плевал он на всех, в том числе и на чекистов. Теперь не уймётся, пока не достанет этого фрица.

Догадка Зверева тут же подтвердилась. Корнев схватил Зверева за плечи:

– Паша, может всё это и бред, но это мой единственный шанс поквитаться за Ниночку и ребят! У госбезопасности и без нашего Фишера забот хватает. У них сейчас одни «лесные братья»[3] на уме! Найди его, слышишь! Прошу тебя, найди!

Зверев высвободился из объятий, кивнул и спросил:

– То есть? Если что… – Зверев чиркнул ногтем большого пальца по горлу.

– Я на этом не настаиваю, хотя… Или ты к такому не готов?

– Перестань!

– Мне не важно, кто поймает Фишера, мы или МГБ[4], главное, чтобы Фишер понёс заслуженное наказание!

– Всё ясно! Кто расследует дело?

– Шувалов! Он уже кое-что накопал, но с этого момента расследование должен возглавить ты!

– Тьфу ты! – Зверев покачал головой. – Ты хочешь, чтобы я вырывал кусок мяса из зубов бешеной собаки?

– Ты о чём? – воскликнул Корнев. – Вообще-то Шувалов лучший следователь в Управлении!

– Зануда и брюзга! Этот вечно недовольный индюк всех кроме себя считает идиотами. Этот умник взвоет, когда такого как я поставят ему в начальники. Я же простой опер.

– Хочешь, чтобы я передал это дело другому следователю?

Зверев отмахнулся:

– Оставляй его! Не факт, что с другими мне будет легче. От Витьки я хотя бы знаю что ждать.

Корнев насторожился:

– Ты только это… без своих штучек! Постарайся найти с ним общий язык, ну и… поделикатней всё сделай.

– Деликатность моё второе имя, Стёпа! – рассмеялся Зверев. – Ты же понимаешь!

– Да уж…

– Всё сделаем в лучшем виде!

– Тогда приступай! И ещё раз прошу…

Похлопав подполковника по плечу, Зверев прогундил:

– Не переживай! Если наш «душегуб» вернулся в город, я его найду и сделаю всё в лучшем виде!

Когда Зверев вышел из кабинета, Корнев снова начал шарить по карманам, потом, опомнившись, воскликнул:

– Я на это надеюсь! Знал бы ты, как надеюсь!

* * *

Паша Зверев и Стёпа Корнев знали друг друга ещё с малых лет, ведь они оба когда-то были воспитанниками сиротского приюта на Интернациональной. Степан осиротел ещё в седьмом, когда ему стукнуло четыре. Отец Павлика погиб в Первую мировую под Ровно, а в восемнадцатом, когда Паше исполнилось одиннадцать, его мать умерла от тифа. Именно тогда паренёк и попал в казённое учреждение на улице Интернациональной.

С первых же дней пребывания в приюте Пашка Зверев, который в отличие от большинства попавших в эти стены ребят ни от кого не шугался, любил шутить – одним словом, вёл себя дерзко и неподобающе. При этом он не признавал авторитетов и всегда держался особняком. За это трое «старожилов» как-то решили проучить строптивого новичка. Они окружили Пашу на мойке в столовой и предложили помыть за ними посуду. Паша отказался, тогда один из ребят назвал его «босотой» и плюнул парню в лицо. Паша ударил обидчика кулаком в нос. Хлынула кровь, мальчишка заорал как сумасшедший, а двое его приятелей сбили Пашку с ног и принялись изо всех сил пинать бедолагу ногами. Прежде чем первый заводила пришёл в себя и присоединился к приятелям, всё это увидел зашедший на пищеблок Стёпа Корнев. Степан, который был гораздо старше дерущихся ребят и очень не любил несправедливость (это как же – трое на одного!), бросился вперёд и раскидал нападавших в стороны. Задиры тут же разбежались, а вот Пашу пришлось ещё долго успокаивать. Весь грязный, в разорванной рубахе, он грязно ругался и грозил обидчикам неминуемой расправой. Чтобы успокоить разъяренного не на шутку паренька, Степан отвесил Пашке затрещину и строгим тоном велел привести себя в порядок. На удивление, тот лишь сверкнул глазами, тут же притих, вытер капающую из носа кровь и направился к умывальнику. Когда, стуча зубами от холода (вода была ужасно холодной), Пашка принялся смывать текущую из носа кровь, Степан сказал:

– Если будут снова доставать, обращайся!

Громко шмыгнув окровавленным носом, Пашка хмыкнул:

– Мы так-то сами с усами! Спасибо, конечно, но и без вас справимся!

– Не сомневаюсь! Но всё-таки… – усмехнулся Степан. – Ладно, босота, бывай! Надумаешь, так обращайся.

Пашка нахмурился, вспомнив недавнюю драку:

– Вообще-то, именно за «босоту» я тому рыжему в шнобель двинул!

Степан покачал головой и спросил строго:

– И что с того?

Пашка пожал плечами, потом улыбнулся уже беззлобно.

– Не бои́сь! Тебя за это слово бить не стану!

Степан рассмеялся. Пашка вслед за новым товарищем тоже улыбнулся.

С тех пор Корнев стал для Паши Зверева единственным человеком, которого он хотя бы мало-мальски, но уважал и в шутку называл «заступничком».

После этого случая воспитатели детского дома на Интернациональной столкнулись с одной маленькой проблемой – Павлик Зверев отловил своих обидчиков поодиночке и так их отделал, что двое из них попали в больницу, а третий едва не лишился глаза, и ему пришлось зашивать веко. В то время бить детей уже было запрещено, поэтому Пашку просто пропесочили на общем собрании и исключили из пионеров. Паша не особенно опечалился случившимся, и с тех самых пор его стали называть Зверем уже