Расплата за ложь - Михаил Черненок

– Сразу стали выпивать?

– Нека. Одну бутылку Эдик отдал мне и сказал, чтоб я пас стадо, а он, дескать, пойдет отдыхать. Предлагал еще закусь, да я отказался… – Сумеркин открыл беззубый рот. – Во, глянь, жевать нечем.

– Деньгами Кипятилов с тобой не поделился?

– С хрена ли загуляли. У Эдика в кармане была дохлая вошь на аркане.

– И о деньгах ничего не сказал?

– Чо попусту говорить про то, чего нету.

– Выходит, полную сумку харчей Шиферова подарила Кипятилову за красивые глаза?

– Интересный вопрос… Про такую загогулину я почему-то не подумал.

– Куда Кипятилов отправился отдыхать?

– Забота об его отдыхе меня не мучила. Завладев непочатой бутылкой, я прямиком дунул к стаду. Возле кладбищенских ворот запнулся за коряжину и нечаянно вспомнил давно похороненного батьку. Суровый был мужик! Про мою горькую автобиографию можно написать целую книгу…

– Кузьма, не увиливай в сторону, – одернул участковый. – Твою биографию вся округа знает. Говори, куда скрылся Кипятилов?

– Куда, куда… Черт его знает, куда. Врать не стану, на батькиной могилке я так напоминался, что, сегодня проснувшись, битый час не мог понять, где нахожусь. Оклемался лишь, когда Евлампий Огоньков пригнал к кладбищу стадо.

– Как ты познакомился с Кипятиловым?

– Нормально, в райцентровской закусочной. Эдик там сидел с двумя бутылками плодово-выгодного вина. Подсел к нему. Стакан по стакану разговорились, и Эдику до крайности захотелось в деревню.

– Не поинтересовался: кто он, откуда?

– Мой интерес был в дармовой выпивке, которой Эдик угостил. К тому же у него новый паспорт с фотокарточкой имелся.

– О себе Кипятилов что рассказывал?

– В основном, про лагерную житуху лясы точил. Калякал, будто много лет в зоне отсидел.

– За воровство?

– Не, за бабу. С чужим мужиком застал женку в постели. Сгоряча башку ей отрубил.

– И ты не побоялся связываться с убийцей?

– А чо?… Я – не баба, – Сумеркин ладонями потер морщинистое лицо. – Башка после вчерашнего трещит, а до вечера нечем подлечиться. Если б Эдик, зараза, не убег, мы теперь уже бы похмелились. Две поллитры подряд ему не осилить. На лекарство у него, должно быть, осталось.

– Давай, Кузьма, вместе подумаем: куда Кипятилов мог убежать? – быстро предложил участковый и для затравки добавил: – Отыщем беглеца – опохмелишься.

– С тяжелого бодуна я хреново соображаю… Если блатняк не упорол к матке в райцентр, то, возможно, отлеживается в моей хате.

– Твою хату я утром проверил, – сказал фермер. – Там – шаром покати.

– Тогда, может быть, он где-то здесь, в лесу, блукает.

– Лес большой. Вспомни, где вы с ним обычно выпивали?

– А где придется.

– Определенного места не было?

Сумеркин поцарапал кудлатую голову:

– Когда пасли за лесом, где в колхозное время была летняя дойка, определялись в заброшенном вагончике. Там стол есть и скамейки. Может, Эдик туда забрел…

Участковый посмотрел на фермера:

– Далеко тот вагончик?

Монетов показал на затянутую муравой старую дорогу:

– Полкилометра по этому проселку. Съездим?…

– Конечно.

– Андрюха… Андрей Гаврилыч, меня-то возьмите с собой, – сбивчиво проговорил Сумеркин, отмахиваясь от овода, кружившего над непокрытой головой.

– Ты где свою кепку потерял? – вместо ответа спросил фермер.

– Анисья Огурцова прихватизировала.

– За попытку украсть у нее деньги?

– Во, бля, деревня! Любой пустяк в великое событие раздуют. Эдик пошутил, а старуха уже тебе нажалобилась.

– За такие «шутки» на скамью подсудимых садят.

– Мне там не сидеть. Без вранья скажу, я глазом не успел моргнуть, как Эдик слямзил Анисьину заначку. Чо, не возьмете меня?

– Смотри, Кузьма, за стадом. Учинишь потраву – не оберешься беды.

– Будь спок, Гаврилыч. До вечера дотерплю.

Двораковский тронул мотоцикл с места и, развернувшись, выехал на проселок. От деревни вдоль зарастающей дороги тянулась вереница покосившихся деревянных столбов с белыми изоляторами на вершинах, но без проводов, по которым когда-то поступало электричество к механизированной дойке.

– Давно провода сняли? – спросил участковый.

– Сразу после банкротства колхоза райцентровские жулики в одну ночь обрезали алюминий для сдачи а металлолом, – ответил фермер.

– Стадо большое в колхозе было?

– Сто восемьдесят коров отправили на мясокомбинат. Куда деньги за них канули, неведомо никому. Колхозникам не заплатили ни копейки. Наделили селян земельными паями, механизаторам раздали изношенную до ручки технику, и на этом мы распрощались с колхозной жизнью. Работящие мужики по моему примеру занялись фермерством, да быстро сникли. В нынешней неразберихе не каждому по уму вести рентабельное хозяйство.

– Насколько знаю, сейчас издано много документов, поддерживающих аграрный сектор.

– Как говорит мой коллега из села Раздольного Богдан Куделькин, на кухне, где стряпаются эти документы, или очень старые печи, или пьяные повара.

– И кредиты не помогают?

– Мизерные цены на зерно позволяют только-только расплатиться за кредитную солярку. На покупку новой техники и удобрений не остается ни шиша. Выручает плодородная землица да опытные механизаторы, умеющие из дерьма сделать конфетку.

– Сколько у тебя земли?

– Считай, все пенсионеры отдали мне в аренду свои паи.

– Как расплачиваешься с ними?

– Зерном да сеном для скота. Дровишки, уголь на зиму старикам привожу.

– Деньгами не платишь?

– Денег хватает только работающим мужикам. Осенью, после реализации зерна, тысяч по тридцать приходится на трудолюбивую душу. В прошлом году подарил чиновникам из продовольственной корпорации пару фляг меда с собственной пасеки, так они расщедрились. Оплатили зерно по высшей ставке, и моим механизаторам досталось почти в два раза больше деньжат.

– Берут чиновники взятки?

– Еще как берут!.. Раньше совслужащие тоже брали, но стеснялись. А теперь нагло вымогают «на лапу».

– Развивать хозяйство не планируешь?

– Хотел создать животноводческую ферму с молочным уклоном, да цены на молоко очень уж смешные. Короче, куда ни кинь – везде клин.