Двойная ошибка - Дмитрий Борисович Пасека

– Да. Давайте, за встречу!

Они подняли бокалы, и руки пошли навстречу, наполнив воздух приятным звоном. Он не понимал первые минуты, что происходит у него внутри, что толкает его и в то же время сдерживает от желания излить все накопленное за эти месяцы. Но потом до него дошло, что это. Еще там, на расстоянии, он стал понимать чувства. Любовь – это не то, что ты получаешь, это то, что ты отдаешь. И если ты не готов отдать это другому, не удивляйся и не требуй любви от него. А отдать пока он ничего не мог. И это его печалило, хотя внешне он оставался спокоен. Кристоф смотрел на приятные движения ее рук, на узнаваемые, но недоступные ему контуры тела, ловя ее слегка опьяненный взгляд на себе, без особых признаков враждебности, и понимал. Он начал улавливать, что все это как бы уже становилось далеким. Знакомым, приятным, но далеким и проходящим. Не его.

Они сидели и говорили, причем без особых тем, а так просто, обо всем. Рене и Натали уже покинули их. В начале третьего, прилично опьянев, оставшиеся две пары решили прогуляться по кварталу, чтобы немного освежить затуманенный разум. София и Пьер шли впереди, обнявшись, и что-то мурлыкали друг другу. Фил и Мари – чуть сзади, независимо, но уже немного спокойней, их тела могли иногда прикасаться и не испытывать дискомфорта. Как старые, добрые друзья-товарищи.

Они шли и молчали, каждый о своем. Эта тишина не тяготила его. Ведь иногда молчание может быть единственной возможностью сказать правду. Он немного расслабился и как бы перенесся в сказку.

Ведь он шел по этим пересекающим друг друга улицам, которые словно старые вещи – их вынули из бабушкиного сундучка, и они пропахли нафталином; их встряхнули, протерли – и вновь они сверкают изяществом форм, гордясь своей историей, и, того гляди, рассыплются на искры и найдут себя в булыжниках мостовой. Одетые в липы и разговаривающие с фонтанами, они разбегутся и прыгнут в Сену с разбега, не доставляя хлопот знатокам, но почему-то забыв сказать об этом случайным прохожим, не понимающим в их нумерации ничего, и переходя из одной в другую. Так они дошли до дома Пьера. Учтиво попрощавшись, проводили друзей взглядом и остались наедине. Филипп настоял, что проводит Мари до дома, как истинный кавалер, хотя ей нужно было пройти совсем немного, буквально пару улиц. Они еще немного поболтали о незначительных вещах, прежде чем Филипп, уже подходя к дому Мари, собрался с духом и спросил:

– У меня есть шанс исправить все?

Она вдруг остановилась, повернулась и поцеловала его. Причем ей удалось сделать это так же непринужденно, как и появиться сегодня вечером. В этом поцелуе не было ни нахальства, ни призыва. Филипп окончательно смутился от такого изменения в ней.

– Не думай, что я смогла понять тебя, но одиночество иногда идет на пользу. Мы не теряем веру в любовь и хотим любви не переставая. Просто больше мы не верим в счастливый финал…

Эти слова отрезвили его настолько, что он, глотнув спонтанно ночной воздух, не смог произнести ей то, что еще несколько мгновений назад хотел сказать. Он нежно пытался приобнять ее, но она мягко ускользнула из его рук и, улыбнувшись, юркнула в подъезд.

– Позвони завтра, – донеслось из тьмы.

Улица еще сохраняла ее запах, а Филипп стоял и думал об этих словах. Что произошло с ней, почему она так изменилась? Хотя и раньше она отличалась умом, умением быстро логически мыслить и делать правильные выводы, и это всегда нравилось в ней, сейчас же она предстала уже мудрой женщиной. И это в тридцать один год. Это была она – и не она. А может, мы слепы, или все, что мы видим или чувствуем, – наша иллюзия? Может, мы не умеем любить, не знаем, как это делать? Порой мы любим человека, но не умеем прочесть, что говорят его глаза, не вдумываемся, что он произносит, не понимаем его поступков, а просто ловим его взгляд, восхищаемся его фразами, реагируем на его движения и любуемся ими. Так думал он, стоя у дверей ее подъезда уже минут пять, и не двигался с места.

Глава 4

Филипп проснулся ближе к обеду и не сразу поднялся, а позволил себе поваляться в чистых обнимающих шелках. Он давно ждал этого момента, когда, оказавшись дома, в своей небольшой, но уютной квартире, сможет просто выспаться. Спать, спать – и чтобы ничто и никто не смог помешать это сделать. Ему нравилась его большая кровать. Ему нравилось красивое постельное белье. И не только нижнее, которое можно разглядывать, трогать и медленно стаскивать с женского тела, но и простое постельное, в котором можно иногда утонуть . Всей кожей ощущал он это нежное прикосновение, и ему хотелось продлить такие минуты. Зачем спешить в душ, который проводит окончательную черту между ночным покоем и наступающим днем? Пусть еще немного ночной сказки спокойствия побудет в тебе. Впереди натиск дня, его многотонный пресс – лавина нового дня, сенсации, сплетни, тусовки, пустая болтовня и горькая правда.

Он вспомнил вечер, прогулку по ночному городу и слова Мари. Ее монолог не выходил у него из головы. Он должен был принять услышанное, но сознание противилось, оно не желало принимать действительность, ему хотелось верить в чудо. Либо жить по своим правилам и убеждениям. Но где-то своим мощным дремучим глубинным разумом он понимал, что она права. Любовь не терпит слов и объяснений. Ей нужны поступки.

Филипп отправился в ванную комнату и зашел в кабинку, включил душ. По телу побежали потоки горячей воды. Она лилась и смывала остатки всего старого и ненужного из вчерашнего дня. «Привет! Я дам тебе свежесть, дам надежду, дам прекрасный и новый день», – так она говорила с ним. Ему нравилось это состояние, и он пробыл в душе больше обычного, минут десять. Будто хотел очиститься от всего старого и ненужного. Он уже здесь. Он снова в строю. Он принимает любой вызов.

Филипп спустился и купил в пекарне пару рогаликов с марципаном и багет. Он часто брал выпечку в этой булочной. Это шло из детства – запах хлеба, булочек в тесной кухне и запах маминых теплых нежных рук, которые знают, что и как делать. Когда и как замесить тесто, когда открыть духовой шкаф и вынуть ароматные изделия, а когда и слегка поддать тряпкой назойливым