Дело о лесном монстре - Марина Серова

— Есть шанс, что самоубийство было сфабриковано, а сам Очередний выбрался из тюрьмы?

Кирьянов вновь пожал плечами и щелкнул мышкой, открывая другой файл. Теперь на экране были такие же яркие и четкие фотографии — одна из тюремной камеры, вторая из морга. Факт того, что это был тот самый Богдан Очередний, налицо — татуировка притягивала взгляд Ивановой, словно магнит. Ровно так же, как и вчера у подъезда.

— Но ведь и это можно было подделать. Грим, купленные охранники и прочие радости. Он ведь был из богатой семьи, мог себе такое позволить.

— Мог, — не стал спорить Кирьянов, — но я очень сомневаюсь, что это могли подделать. В той тюрьме работает мой хороший знакомый. У них там подобное не практикуется. А если бы Богдан Очередний и нашел кого-то падкого на деньги, то это быстро бы вскрылось.

Таню эти слова не убедили. Видела же она вчера этого человека? Конечно, видела. И как теперь поверить, что он умер несколько месяцев назад?

— Ладно. Давай тогда ему позвоним. — Кирьянов достал телефон и стал быстро листать телефонную книгу. Нужный номер нашелся под буквой «Н».

— Колька, привет! — воскликнул подполковник, прижимая телефон к уху. — Как ты там. Все в работе? Ага! А жена как? Да ладно! Шутишь же. Какой еще четвертый ребенок? Вам уже обоим под пятьдесят! Знаю я про эту вашу любовь, всем возрастам покорную, но не до такой же степени, Колька!

Тут Кирьянов поймал недовольный взгляд подруги и кашлянул, вмиг возвращаясь к своему образу серьезного подполковника полиции.

— Поздравляю, конечно, но позже обсудим. Я тебе по делу звоню. Мы тут вам вчера запрос по Очереднему посылали. Нет, ответ-то мы получили и в курсе, что он полгода назад умер. Но можешь подробней рассказать?

Таня замахала руками, пытаясь неловкой пантомимой подсказать другу поставить вызов на громкую связь. Не с первой попытки Кирьянов понял, что от него хотят; кабинет наполнился звуком низкого басистого голоса.

— Так с первых дней ему ото всех и прилетало, — вещал хороший знакомый Кирьянова. На фоне слышался шум, гам и прочие радости дома, в котором есть трое детей. — Потом вроде как оставили его в покое, когда он одного бывалого зэка порезал. Побаиваться стали. Но парнишка все равно не в своей тарелке был. В тюрьме, конечно, сложно быть в своей тарелке, но этому было совсем невыносимо. Только в день свиданий он более-менее нормальным становился. Сестра, видимо, как-то могла его утихомирить. А потом опять как бешенство у него начиналось. Не знаю уж, чего его к нам определили, а не в комнаты с мягкими стенами. Все хотел поднять вопрос об этом, да не успел. Повесился он.

— Точно он повесился? — озвучил Кирьянов немой вопрос подруги. Таня замерла, прислушиваясь, а вот «Колька» вопрос понял по-своему:

— Да вроде. Во всяком случае, выглядело так, будто бы сам. Хотя кто его знает. Ему с его-то характером много кто смерти желал. А у нас тут — ты сам понимаешь, как расследования проходят. Раз уж нашли с петлей на шее, значит, самоубийство.

Громко и тяжело вздохнув, Иванова отошла от стола и села на ближайший стул, опустив взгляд на сцепленные в замок пальцы.

— Ладно, Колька, — мужчина выключил громкую связь и приложил телефон к уху, — спасибо за помощь. Я тебе вечером позвоню. Расскажешь, что там у вас с женой случилось такое, что вы снова родителями стать решили.

Кирьянов с улыбкой, а иногда и с короткими громкими смешками, еще дважды попрощался и положил трубку.

— Ну? — спросил он тут же у Ивановой. Та не сразу нашла что ответить на такой глубокий и неоднозначный вопрос.

— Я уверена, что видела его вчера, — произнесла она четко и почти по слогам. — Он придержал мне дверь в подъезд, усмехнулся, а потом ушел.

Краем уха она услышала, как застучали по полу колесики офисного кресла; Кирьянов подъехал поближе к подруге и положил руку ей на плечо:

— Ты уверена, что это был он? Мало ли похожих людей?

— Уверена. Та же самая татуировка. В том же самом месте? — Она поднесла ладонь к лицу и нервно ткнула пальцем в правую щеку. Ровно туда, где черный абстрактный завиток рисунка изгибался на лице Очереднего и тянулся к глазу.

Подполковника такой аргумент совершенно не убедил.

— Да мало ли людей с татуировками на лице. Тем более с какой-то неясной абстракцией.

В ответ на свое неверие мужчина тут же получил недовольный взгляд Ивановой.

— Она была сделана по эскизу его сестры. Это не какой-то распространенный рисунок, который в любом тату-салоне могут повторить. Я эту татуировку узнала бы из тысячи. С закрытыми глазами нарисую. Сколько намучилась тогда, когда мы его ловили.

Да уж, не лучшие то были времена. Таня тогда забыла о таких явлениях, как сон и нормальное питание. С Кирьяновым они чуть ли не сутки напролет проводили в засадах, питались пирожками из ларьков и растворимым кофе, потому что за чем-то большим нужно было куда-то ехать, а они застряли в засаде. Но в то время это казалось не таким уж важным — куда важнее было поймать убийцу трех девушек.

Это было одно из немногих дел, за которые Иванова получила сущие гроши — в тот раз смысл был далеко не в вознаграждении. Таня чувствовала себя обязанной поймать этого монстра.

Самое обидное то, что имя убийцы было известно с самого первого дня, но все улики были косвенными, а редкие свидетели быстро отказывались от своих слов — запугивал их Очередний или приплачивал за молчание, Иванова так точно и не выяснила. Дело сыпалось, и выстроить хоть какое-то подобие доказательственной базы, с которой можно было бы пойти в суд, не представлялось возможным. К тому же и сам Очередний буквально насмехался над Ивановой и Кирьяновым. Наслаждался своей безнаказанностью и всемогуществом, которые давали ему деньги и связи.

Как-то раз он даже принес им кофе и два свежих круассана с малиной в бумажном пакете. Просто подошел к машине, в которой сидели детектив и подполковник полиции, постучал в окошко, а после с милой улыбкой пожелал доброго утра. Вечером того же дня он убил четвертую девушку, обставив все как самоубийство. Убитой была однокурсница Очереднего. Девушка давно и прочно была влюблена в отморозка, а тот, желая потешить свое самолюбие, оставил предсмертную записку от ее лица. В ней расписал, как он же прекрасен и как она