Морской волк. Начало - Григорий Лерин

— Спасибо, браток. Я о таком и не мечтал.

— А ты и не мечтай, — ответил Костик. — Вот телефон, звони.

* * *

Она подошла к сине-стальному «пассату» и спросила:

— Вы — Стрельцов?

— Да, здравствуйте.

— Привет. Будем работать вместе, мистер Бодигард, — и подала ладошку. — Наталья Васильевна.

Так и повелось: она — Наталья Васильевна и на «вы», я — Кевин Костнер, Санчо Панса, Антоний, почему-то Лаврентий Палыч и ещё многие, кого я не знал даже, и на «ты», хотя Наталья Васильевна была меня младше лет на десять и слово «вы» употреблять умела, как я понял из ее первой фразы.

Наталья Васильевна была хорошенькая, умненькая, бойкая на язык девица. Она училась в институте, а в свободное от учёбы время вела крайне распущенный образ жизни, что предельно усложняло мою работу в моральном аспекте, но не отражалось на материальном.

Я приезжал к концу занятий, вез ее домой на переодевание, или мы сразу из института ехали в бар, ресторан, на дискотеку. Там я получал свой стакан сока и тянул его, пока моя гетера завлекала: и развлекала очередного мальчика, потом вез счастливую парочку к ней домой и всю ночь сидел на кухне на страже, напиваясь кофе до тошноты. Утром я провожал джентльмена и отвозил леди в институт, оставляя машину на стоянке, чтобы вернуться через восемь часов. И так почти каждый день. Иногда мы ездили не по барам, а по магазинам, что было не менее утомительно, но зато ночью я спал дома.

Выходных у меня тоже не было, хотя каждую субботу Наталья Васильевна говорила:

— Что-то ты плохо выглядишь, мой бедный дядя Том. Ну, ничего, ничего, завтра отдохнешь от рабства.

Или что-нибудь в этом роде.

В воскресенье, часов в пять-шесть вечера, раздавался телефонный звонок, и я получал указание прибыть к тому или иному злачному месту, чтобы отвезти мою подопечную с новым кавалером в сад наслаждений.

Она ни разу не повторялась, я ни разу не сорвался. Десять маленьких зеленых Франклинов требовали жертв и помогали лучше всякого аутотренинга.

Кроме того, через пару недель я заметил, что и мой сверчок на нее почему-то никак не реагирует. Может быть, она мне нравилась. Не в смысле «стал бы — не стал бы», но я задерживал взгляд на ее вышколенном изящном теле, которое сверкало в темном коридоре, когда Наталья Васильевна шла в ванную смывать пороховую гарь отшумевшего боя. С другой стороны, она ну никак не могла мне нравиться!

Как бы там ни было, я был дисциплинирован почти двенадцатилетней армейской службой, и я был на работе. Все остальное — не мое дело.

Наталья Васильевна обращалась со мной запросто, по-товарищески, не слишком щепетильно, но зато еженедельно выдавала зарплату. Лишь изредка я ловил на себе ее вопросительный взгляд. Суть вопросов я не понимал и не отвечал.

* * *

— Сегодня полтора месяца, как мы вместе. Работаем вместе, я имею в виду, — неожиданно перебила меня Наталья Васильевна.

Мы сидели в машине у бара, дожидаясь открытия. Я объяснял ей правила проезда нерегулируемого равнозначного перекрестка, увлеченно рисуя стрелочки на бумаге. Мне казалось, что это интересно.

— Для меня они пролетели как один миг, Наталья Васильевна.

— Конечно, ведь я тебе нравлюсь. Правда, нравлюсь, а, ханжа? Только тебе не нравится мой лайф-стайл.

— Если вы имеете в виду кого-то из своих поклонников, то мне они все не нравятся. Я не люблю пьяных. И ещё я не люблю растворимый кофе.

Насчёт поклонников я соврал. У Натальи Васильевны был неплохой вкус. Не знаю, как она объясняла им мой статус и присутствие на кухне, но никто не позволял себе хамства по отношению ко мне или к ней. Это были веселые подвыпившие парни. Иногда она ошибалась, но тут же находила другого. Если отставник проявлял упрямство, на сцену выходил я с маленькой ролью:

— Дама с вами больше не танцует.

Я сам её придумал и вставил в пьесу, и Наталья Васильевна, кажется, была мне за это благодарна. Как правило, этих слов хватало, но иногда возникала напряженность. Тогда Наталья Васильевна забирала меня, и мы ехали в другое место.

За это я был ей благодарен.

— А я люблю танцевать. И не люблю учиться. Но папа отдал меня в институт, где совсем не интересно. Лучше бы отдал в шлюхи.

— В шлюхах, может, и интересно, но опасно, — пробурчал я.

Наталья Васильевна гордо взмахнула ресницами.

— При малейшем намёке на опасность я крикну «Фас!», прибежит мой маленький кухонный монстрик и разорвёт обидчика на части. Ведь так, бультерьер?

Так, госпожа, так. Бультерьер — это такая свинская собачка? Хорошо хоть не шакал, не скунс и не гиена. Мне не нравился этот разговор. Хотя сверчок полностью самоустранился, я почему-то начал звереть.

— Когда один из ваших суперменов наградит вас за особые заслуги орденом Венеры, никакой бультерьер не поможет, как бы дурацки он ни выглядел.

Она удивлённо посмотрела на меня, хотела что-то сказать. Промолчала. Потом спросила:

— А знаешь, что нужно сделать, если тебя наградят?

— Не знаю. — Я просто штриховал стрелочки.

— Надо сказать: «Служу Советскому Союзу!» — И добавила с неожиданной злостью: — А еще военный, называется. И вообще, у меня рука заживает, так что не суй нос в мои дела, Пентуриккио.

Я смял рисунок, аккуратно положил его в пепельницу и посмотрел хозяйке в серьезные злые глаза.

— Пентуриккио — это Буратино, что ли?

— Пентуриккио — это художник.

Она оставалась серьёзной, непривычно серьёзной, но что-то ещё было в её глазах: то ли обида, то ли призыв к миру, то ли приказ заткнуться.

Я остановил свой выбор на приказе.

— Ну, Буратино я еще стерпел бы, а вот за художника можно и вторую руку сломать, Наталья Васильевна. Как там у них назывался чудак, который ломал вторые руки?

Длинная, длинная пауза. Глаза в глаза.

Она улыбнулась и потрепала меня здоровой рукой по голове.

— Вот теперь я вижу, что действительно тебя замучила. Завтра отсыпайся, смотри мультики. И обязательно сходи в зоопарк. А сейчас — вперёд, Торквемада!

Этого имени я тоже не знал, да и насчет зоопарка не понял.

* * *

В воскресенье я рано утром разбудил и выпер клиента. Моя барыня еще спала. Парень хотел с ней попрощаться, договориться о встрече, но я был так настойчив, что даже довез его до метро.

Я был уверен, что сегодня у меня стопроцентный выходной, поэтому затеял небольшую уборку в своей комнатухе, потом небольшую стирку, потом небольшую глажку. Около двенадцати свернул все дела и забрался в койку. Вчерашний разговор смутно меня беспокоил. Засыпая, я подумал, что если бы Наталья Васильевна брала за это деньги, то обскакала бы своего крутого папочку за полгода.