Загадка воскресшей царевны - Елена Арсеньева

– Довольно, – вдруг резко сказала монахиня, отрешаясь от печальных воспоминаний. – Налейте мне, пожалуйста, мазарган^[9], и поговорим о том, ради чего я к вам приехала. Ко мне приходили люди, говорившие, что в наших краях появилась великая княжна Анастасия Николаевна, чудесным образом спасшаяся после расстрела императорской семьи в доме Ипатьева, и есть возможность встретиться с ней.

– И что же вы ответили? – спросил Поклевский.

– Разумеется, я не желаю встречаться, – пожала плечами мать Варвара. – Я убеждена, что это самозванка. Однако до меня доходили слухи, будто в народе по обеим сторонам Днестра поговаривают: государь-де жив, и он, и его семья спаслись – их тайно вывезли за границу. Этой женщине, которая называет себя великой княжной, искренне верит местное население – совершенно простые люди. Она живет в одной семье, хозяин – из железнодорожников. У нее есть охрана, которая сопровождает ее почти всегда… Меня тревожат эти разговоры и появление этой особы. Тем более что в здешних местах поселилось немало бывших матросов с «Потёмкина»^[10], а этот народ – как сухой порох, только и ждет повода, чтобы снова взорваться!

Поклевский-Козелл приступил к своим обязанностям посла Российской империи в королевстве Румынии в 1913 году, поэтому о высадке экипажа с «Потёмкина» в Констанце знал только понаслышке, однако тревог это событие принесло в спокойные румынские земли немало. Семьсот мятежников, не знающих языка, без денег, с обагренными кровью офицеров руками… Впрочем, бывшим матросам пришлось так тяжело, что было не до новых бунтов. Чтобы хоть как-то прокормиться, они работали на помещичьих полях, на нефтяных промыслах, на фабриках, нанимаясь за самую ничтожную плату. Однако в 1907 году в Румынии вспыхнуло крестьянское восстание, потемкинцев обвинили в подстрекательстве, началась полицейская травля. Большинство матросов потянулось в Америку, часть разъехалась по Европе; лишь человек полтораста остались в Румынии. Некоторые вполне, как говорится, ассимилировались: щеголяли румынскими словечками, пооткрывали ресторанчики и пивные… Даже стали одеваться как румыны: горожане носили желтые ботинки на картонной подошве и фетровые котелки, а оставшиеся в селах напялили дырявые воловьи отинки и войлочные кашули^[11]. Некоторые пристроились на железную дорогу, и эти-то были народом самым мутным, неспокойным и ненадежным, живущим памятью о великом мятежном корабле. Теперь к ним присоединились заднестровские зажиточные крестьяне, в немалом количестве бежавшие из России после Октябрьского переворота 17-го года, но отчаянно мечтавшие о возвращении – конечно, не как жалкие просители, а чтобы вернуть отнятое! Матушка Варвара права: это порох, сухой порох, готовый вспыхнуть от малейшей искры! А появление воскресшей великой княжны Анастасии – чем не искра?…

– Понимаю, – задумчиво проговорил Станислав Альфонсович. – Но знаете, что, по-моему, самое странное? Что эта особа ищет поддержки среди людей, не имеющих отношения к придворному кругу, однако не обращается за помощью в Бухарест, к двоюродной тетке великих княжон, королеве Марии!

– Это меня и насторожило в первую очередь, – всплеснула руками мать Варвара, и Станислав Альфонсович до такой степени остро вспомнил Верочку Савельеву с ее порывистыми жестами, стремительной речью, заразительным смехом и мгновенно проливающимися слезами, что едва подавил желание прижать руку к сердцу, которое внезапно и резко закололо. – Именно ее стремление утвердиться среди тех, кто был далек от престола, кто лично не видел Анастасию Николаевну или видел только издали, – вот что подозрительно. Разумеется, это самозванка, однако мне все-таки хотелось бы, чтобы на нее взглянул – конечно, тайно! – кто-то еще, видевший великую княжну в прежние времена. Мои дела в Бухаресте закончены. Сегодня я возвращаюсь в монастырь. Ты… извините, вы, Станислав Альфонсович, могли бы поехать со мной?

– Нынешним вечером я должен председательствовать на заседании комитета, от которого зависит выдача Нансеновских паспортов^[12] нашим соотечественникам, – сокрушенно сообщил Поклевский. – Никак не смогу сопровождать вас. К тому же зрение у меня в последнее время стало совсем никудышное. Тем более по вечерам. А вы сами говорите, что взглянуть на эту девушку следовало бы тайно… Но не отчаивайтесь. Мой секретарь в отделе помощи русским эмигрантам – господин Самойленко – в 1916 году был в качестве курьера в ставке государя в Могилёве, куда как раз приехала царская семья, и, конечно, великие княжны. Он видел их близко – это его самые драгоценные воспоминания! К тому же у него великолепная, почти фотографическая память. Конечно, прошло три года с тех пор, но вряд ли Анастасия Николаевна изменилась до неузнаваемости.

– Господи, Станислав, вы соображаете, что говорите?! – снова всплеснула руками матушка Варвара. – «Вряд ли Анастасия Николаевна изменилась до неузнаваемости!» Вы готовы допустить, что эта особа – в самом деле великая княжна?!

– Я оговорился, – сокрушенно вздохнул Поклевский. – Следовало сказать: изменилась бы. Однако… однако знаете, что я слышал?…

– Могу себе представить, – слабо усмехнулась матушка Варвара. – Я беседовала с одним офицером, денщик которого якобы собственными глазами видел государя и государыню в вагоне некоего секретного состава под Екатеринбургом уже после роковой даты семнадцатого июля тысяча девятьсот восемнадцатого года… Офицер не слишком поверил своему денщику, но слухами о спасении государя и его семьи в самом деле земля полнится. Вот наша интеллигенция всё болтала: не нужно, дескать, народу царя. А народу-то именно царь и нужен, народ сам готов его выдумать! Впрочем, мне пора. Так ваш человек поедет со мной?

– Я пошлю за ним, – кивнул Станислав Альфонсович. – Мы выпьем кофе, перекусим на дорожку, и, думаю, через час вы сможете выехать.

В сумерках того же дня Тарасий Данилович Самойленко, секретарь Поклевского, стоял в сарае близ железнодорожных путей рядом с монастырским сторожем, которого ему в помощь отрядила матушка Варвара. Ярко светила луна; ей помогал большой фонарь около домика станционного смотрителя. Самойленко узнал, что именно в этом доме нашла себе приют девушка, выдававшая себя за великую княжну. По вечерам она часто выходила гулять в сопровождении нескольких русских железнодорожников, которые составили ее охрану.