Майор Пронин и букет алых роз - Лев Сергеевич Овалов

Все идет как по маслу: Быстров называет фамилии, Колька и Славушка поочередно вытаскивают бумажки, и Егорушкин отмечает кому какой достался участок.

Кто ругается, кто смеется, кто плачет; кто-то в выигрыше, кто-то в проигрыше; но ничего не скажешь – что честно, то честно.

Жеребьевка тянется долго, участки должны соответствовать количеству душ в хозяйстве, иногда приходится тащить жребий и по второму и по третьему разу…

Мужики нервничают, устали от ожидания и зависти, не будь Быстрова, давно бы передрались. Довольны игрой мальчики, они преисполнены важности, в их руках судьба успенских мужиков. Быстров зорко наблюдает за порядком.

Справедливость – оружие слабых, за справедливость ратуют бедные и слабые, Мотька всех может перекричать, но до последней минуты не верит, что ей дадут землю на равных правах с Устиновым, но вот доходит очередь до нее, и ей дают не только на покойника-мужа, но и на двух сыновей, и даже на девку, на которую она уж никак не рассчитывала получить, и земля достается не так чтобы очень уж плохая, не хуже, чем другим, и недалеко от дома, и Быстров становится для нее олицетворением справедливости…

И для Устинова происходит чудо: Славушка опускает руку в шапку и вытаскивает сороковой номер, под этим номером значится земля за Кривым Логом, по второму разу номер вытаскивает Колька, и второй участок выпадает Устинову опять же за Кривым Логом; правильно говорится, богатому деньги черти куют, на такую удачу Филипп Макарович никак уж не мог надеяться.

Дележ окончен.

– Все, – облегченно говорит Быстров.

– Чего уж справедливее, – скрепляет приговор Устинов.

Поздно, одну «молнию» уже погасили, выгорел керосин, давно пора по домам.

– Объявляю собрание закрытым, – говорит Быстров. – Счастливо оставаться, товарищи.

Но именно он остается в школе, мужики скопом вываливаются на улицу, – Быстров приучил себя доводить дело до конца.

– Завтра утречком перепишите – и в исполком, – наставляет он Устинова и Егорушкина, еще раз просматривая список. – Чтоб никаких изменений.

– А к чему? – успокаивает Устинов. – Не может быть лучше…

У двери стоит насупленный Евгений Денисович, но и его не обходит вниманием Быстров.

– Ничего, ничего, не обижайтесь, добавлю вам керосина, есть еще лишек на складе.

Притворно цыкает на мальчиков:

– А вы чего тут, галчата? По домам, по домам! А то ваши матери мне завтра холку намнут…

Мальчики давно готовы дать деру, да совестно Быстрова, он доверил им дележ земли, а они, не успела кончиться сходка, будто маленькие дети, заморгали глазами и спать. Но если сам гонит…

– Спокойной ночи, Степан Кузьмич!

– Спасибо, ребята…

На улице темень, хоть глаз выколи, только шум какой-то, точно что-то топчется во тьме. Да и впрямь топчется, грузное, тяжелое, пыхтит и сопит, живое месиво…

– Колька, чего там?

– Пошли!

Мужики сгрудились в кучу. «Дай ей… Дай, дай! Падла…» И точно из-под земли, жалобный бабий стон: «Ох… ох…»

– Чего это они?

Колька быстро разбирается в происходящем.

– Чего, чего… Мотьку бьют. Уму учат…

Осатаневшие мужики бьют: «Вот табе земля… Вот табе земля…»

– За что ее?

– А земли сколько отняла?! На баб, на ребят…

Славушке страшно.

– Они же убьют!

– Ништо ей!

– Побегу к Быстрову, скажу…

– Больше всех надо? …

Славушка не раздумывал, – кроме Быстрова, Мотьку спасти некому, времени препираться с Колькой нет, рванулся к школе…

За столом Егорушкин под надзором Филиппа Макаровича переписывает список, Быстров и Зернов беседуют у окна.

– Степан Кузьмич… – задыхаясь, зовет Славушка. – Сафонову бьют!

Ни о чем не расспрашивая, Быстров рванулся к двери.

– Где? – только спросил на ходу.

Славушка не сумел объяснить, только бежал рядом с Быстровым и повторял:

– Там… там…

– Разойдись! – заревел Быстров.

Тьма по-прежнему топталась, стонала.

И тогда молния и гром прорезали ночь. Славушка замер от испуга. Быстров выстрелил: раз, раз…

Черное скопище мгновенно растаяло в темноте. Тьма опустела.

– Где ты там? – громко спросил Быстров.

Никто не ответил. Он чиркнул спичкой. На мгновение пламя осветило лежащую женщину.

Быстров наклонился, помог подняться.

– Вставай, держись за меня.

Сафонова встала, тихо что-то ответила.

– Дойдешь?

Опять что-то ответила.

– Ничего, мать, выдюжим, – добродушно, даже весело сказал Быстров. – Не сумлевайся, победа будет за нами…

9

Горькая, тоскливая ночь, все спит, одни прусаки бегают по столу. Потрескивает ватный фитилек в конопляном масле, загадочные тени шевелятся по стенам. За окошком ветер, в кухне душно.

Славушка полуночничает над книгой. Стоит перебороть сон, и читается чуть не до утра. Выцветшие романы в выцветших обложках, приложения к «Ниве», ветшающие на полках громоздкой этажерки в тени старого филодендрона, чьи воздушные корни колеблются в спертом воздухе.

Чуть потрескивает фитилек в конопляном масле. Храпит Федосей на лавке. Надежда спит на печи. Подувает за стеной ветер.

Славушка спит и не спит. Над книжкой в синей обложке.

Что-то вздыхает и точно лопается. А-ахх, булькает, булькает, и а-ахх – лопается. Точно пузырьки в луже после дождя.

Надежда после ужина замешала в квашне опару. Поднимается опара в квашне. Булькают пузырьки. Тесто ползет из-под старой кацавейки, наброшенной Надеждою на квашню…

Славушка вскакивает:

– Надежда! Надежда! Все ушло!

И бежать, скорее бежать из кухни.

Среди книг, немногих книг, которые Славушка – все-таки, все-таки! – захватил с собой в дорогу, Пушкин, Лермонтов и – случайно – тоненькая книжечка странных стихов. Кто-то из маминых знакомых перед самым их отъездом в деревню привез книжечку из Петербурга.

Помогая матери собирать вещи, – прежде всего следовало захватить чайный сервиз, подаренный папой маме в день десятилетия их свадьбы, о том, чтобы его оставить, не могло быть и речи, – они спорили о другом: Вере Васильевне хотелось захватить побольше одежды, а Славушке – книг.

– Будь благоразумен, книг везде сколько угодно, а туфли от Вейса…

Все-таки он сунул на дно саквояжа несколько книг. Однотомник Пушкина. Подарок папы. Любимый папин писатель. Хотелось взять Цицерона. Тоже память о папе. По этой книге отец обучал его латыни. «Справедливость к богам – религией, к родителям – благочестием называется». Цицерона он отложил. Другой латыни обучит его жизнь!

В комнате темно. Зажечь коптилку нельзя – разбудишь маму. А спать не хочется. Разувается и босиком подходит к этажерке. С легким шорохом вытягивает тоненькую книжечку. «Двенадцать». Пристраивается у окна. Рассвет чуть брезжит. Странные стихи. Так не похожи ни на Пушкина, ни на Лермонтова…

Славушка любил проводить время с отцом, он всегда рассказывал удивительные истории.

Чаще всего отец пересказывал «Повести Белкина». Пересказывал применительно к себе, точно все это происходило с ним самим.

Много лет спустя Славушка иногда задумывался о себе: что привело его в стан революции?

И всегда возникал один ответ: русская литература. Значительная часть жизни русских людей тянется от книги к книге, и всю эту зиму до самой весны Славушка больше внимания уделял книгам, чем окружающим его людям.

Библиотека в Народном доме полным-полна книг, и среди них сочинения утопистов. Только что изданных Госиздатом. Можно подумать, будто в Москве никому нет дела до Колчака. Томас Мор, Кампанелла, Фурье… Их глазами заглядывают деятели народного просвещения в будущее. В общество, где нет частной собственности.

Славушка сидит на крыльце. Все вокруг дышит весенним теплом, на коленях у него книга Кампанеллы, все его мысли устремлены в «Город солнца».

Облачко закрывает солнце, и все мгновенно меняется: дождя еще нет и, возможно, не будет, а ощущение непогоды мгновенно возникает в душе…

Славушка поднял голову. Так и есть, по двору семенила Прасковья Егоровна, переваливаясь с боку на бок, похожая на раскормленную серую индюшку.

Достаточно ей увидеть Славушку за книгой, как она придумает для него работу. Бить масло. Качать мед. А то и вовсе пошлет на хутор с поручением.

Идет откуда-то из-за коровника и останавливается у сарая. Палкой шурует в крапиве. Какая-то полоумная курица несется в крапиве. Славушка тоже находил там яйца.

Наклоняться ей трудно. Сейчас позовет.

Славушка сползает с крыльца на травку, видна часть двора, и не видно Прасковьи Егоровны, если старуха появится, он исчезнет совсем.

Но тут появляется Алеша Полеван. Неизменная торба перекинута через плечо. Золотится каштановая бородка. Взгляд