Искатель, 1999 №5 - Олег Суворов

раньше Леонид Иванович искренне симпатизировал Гриневу, то теперь тот своим глупым упрямством — ведь не умеет же врать! — вызывал совсем иные чувства. Да тут еще израненные руки столь нестерпимо ныли, что каждые два часа приходилось принимать болеутоляющие средства. — Будьте добры сказать, что вы делали позавчера вечером между шестью и восемью часами вечера и вчера днем между одиннадцатью и часом?

Гринев тяжело вздохнул, стараясь подавить подступившее волнение — именно в эти часы он встречался с Ириной. Неужели его выследили — или произошло что-то неожиданное? Ему не хочется врать этому симпатичному следователю, которому и так уже сильно досталось — на бинтах были видны бурые следы засохшей крови, — но ведь и выдавать Ирину он тоже не имеет права! Впрочем, что значит «выдавать» — разве она в чем-то виновата? Разве она брала с него слово никому не рассказывать об их встречах?

Но, с другой стороны, он и сам уже вступил на скользкий путь — проник в опечатанную квартиру, унес оттуда деньги и драгоценности — а вдруг они ворованные и проходят по какому-то уголовному делу? — да еще вздумал шантажировать Ирину…

— Я не делал ничего особенного, — закурив, произнес он, — вечером гулял, а днем в воскресенье ездил встречаться с приятелем.

— Сергей Иванович! — укоризненно произнес Прижогин. — Во-первых, вы не умеете и не любите лгать, а потому, когда вам приходится это делать, заметно волнуетесь. В этом случае сигарета вам не только не помогает, но откровенно выдает — смотрите, как она дрожит у вас в руке, вы уже второй раз пепел на себя роняете… А во-вторых, вы достаточно умный человек, прекрасно все поняли, и теперь ваши увертки выглядят откровенным убожеством.

— Какие, черт возьми, увертки! — нелепо возмутился Гринев и жадно затянулся сигаретой. — И перестаньте на меня давить с таким загадочным видом… Прямо ментовщина какая-то получается!

— Перестаньте вилять! Вам будет легче во всем признаться, если я скажу, что за квартирой Куприяновых было установлено круглосуточное наблюдение и мои сотрудники не только видели, как вы туда входили, но даже выследили вас во время встречи с мадам Куприяновой? Кстати, хочу вас поздравить с тем, что она нашлась и находится в добром здравии. Ну что, вы и теперь будете отпираться и уверять, что ничего этого не было?

Судя по его поникшему виду, Гринев уже не собирался ни от чего отпираться.

— Чего вы от меня хотите?

— Полной откровенности.

— Но я мало что знаю… Ирина сама позвонила мне домой на следующий день после того, как мы ездили на опознание, предложила встретиться, дала ключи от квартиры и попросила принести ей деньги, которые лежали у нее в тайнике — вот и все.

— Послушайте, Сергей Иванович, вы, видимо, не вполне адекватно оцениваете ситуацию. Во-первых, вашу даму легко можно арестовать по подозрению в убийстве мужа — ведь она скрылась и продолжает скрываться именно после убийства, хотя ей должно быть прекрасно известно — например, благодаря вам, — что она объявлена в розыск. Во-вторых, ей может быть предъявлено обвинение в соучастии в убийстве проститутки по имени Ольга — ведь это именно она была последней, кто видел ее в живых. Ну и, наконец, в-третьих, вас тоже можно кое в чем обвинить — например, в покрывательстве преступницы.

— Но ведь вы же не будете ничего этого делать! — взволнованно воскликнул заметно побледневший Гринев.

— Возможно, и не буду, — согласился Прижогин, — но условие самое традиционное — ваше полное и искреннее содействие ходу следствия. Учтите, речь идет об убийстве четырех человек, так что подозрения в отношении вашей дамы более чем серьезные. А после вашей встречи с ней вы автоматически становитесь ее сообщником.

— Ну, зачем, не надо такой терминологии, — Гриневу было явно не по себе. — В конце концов, я уже убедился, что вы человек порядочный и вам можно доверять…

— Ну так рассказывайте, — поторопил Прижогин. — Вы и так меня здорово подставили! Если бы вы перезвонили мне сразу после звонка вашей дамы, то многих неприятностей удалось бы избежать.

— Так это из-за меня вас ранило? — хмуро поинтересовался Гринев, кивая на забинтованные руки следователя.

— Одна из причин, — кивнул Прижогин, пытаясь закурить.

Ну, тогда задавайте вопросы. Вам так много известно, что я даже не знаю — смогу ли рассказать что-нибудь новое?

— Это мадам Куприянова заказала убийство своего мужа абоненту пейджера номер 13899?

— Нет, что вы! — потрясенно воскликнул Гринев. — Все было совсем иначе. Ее мужу постоянно угрожали какие-то бандиты, а сразу после убийства они позвонили снова и…

Глава 20. Конец света

На этот раз интервью брал не он, интервью брали у него. Сидя в студии, Николай Дорошенко медленным, профессорским жестом поправлял свои тонкие металлические очки, снисходительно беседуя с ведущим программы «Истина момента» — круглолицым, упитанным господином с физиономией вечно удивленного мальчика. «Колобок», как мысленно прозвал его Дорошенко, постоянно пыжился задавать глубокомысленные вопросы, и он охотно ему в этом способствовал, пускаясь философствовать на самые отвлеченные темы. В один из таких моментов разговор зашел о конце света.

— Какого вы мнения об этой теории? — поинтересовался ведущий, старательно изобразив внимание.

— Ну, с одной стороны, теория конца света представляется вполне логичной — с точки зрения здравого смысла, разумеется, — привычно «мекая» и делая долгие паузы, заговорил Дорошенко. — Действительно, если у всего есть начало, значит, должен быть и конец. Но, с другой стороны, эта теория стала предметом самых недобросовестных спекуляций, а то и просто выражением низменных черт человеческой натуры.

— Что вы имеете в виду?

— Понимаете, каждый имеет право на заблуждения и предрассудки, особенно в том, что касается его собственной смерти. Кто-то боится умереть от рака, кто-то — от кирпича на голову… Кстати, этим кирпичом может быть и метеорит, мало ли их падает… Самое страшное состоит в том, что все мы обязательно умрем, но никто, кроме самоубийц, не знает, какой именно смертью…

— Это действительно ужасно, — успел вставить ведущий.

— Помните, один писатель как-то заметил, что на похоронах люди не только скорбят, но и втайне радуются — «хорошо, что умер другой, хорошо, что не я!» Ведь в чем состоит трагизм смерти, почему нам так обидно и не хочется умирать? Я поразмыслил над этим вопросом и пришел к такому выводу — да потому, что ужасно хочется посмотреть: что же будет дальше? Мы исчезнем, так и не узнав этого, но другие-то останутся и будут по-прежнему наслаждаться жизнью. Для людей определенного, я бы сказал, тоталитарного склада ума, такое положение дел представляется невыносимым. И тут им на помощь приходит