Торговец забвением - Дик Фрэнсис

— Постараюсь впредь имитировать Джимми, обещаю, — сказал я. — Кстати, как он?

— О, гораздо лучше, бедняжка, слава тебе, Господи!

Я сказал, что рад слышать.

— Окни считает, что ему принадлежат не только лошади, но и Джек в придачу, — заметила она, возврашаясь к прежней теме. — Прямо терпеть не может, ненавидит, когда Джек разговаривает с другими владельцами… — Сбросив скорость перед поворотом, она вздохнула. — Некоторые владельцы жуть до чего ревнивы. Нет, наверное, этого не следовало бы говорить, но скажу. Окни страшно злится, если Джек выставляет на скачки чью-то другую лошадь, прямо так весь и кипит…

Вела она машину уверенно, почти автоматически, на дорогу, поглощенная своими мыслями, почти не смотрела. Она сказала, что обычно сама возит Джека на разные встречи — в машине он любит почитать, подумать, а то и соснуть на обратном пути.

— Он ведь все остальное время на месте не сидит, не заставишь. Так что для него это даже полезно.

— А сколько этому Окни? — спросил я.

— Под пятьдесят, кажется. Он производит какое-то совершенно сумасшедшее нижнее белье. Но никогда толком не скажет, какое именно. Не любит говорить об этом, — она нервно хихикнула. — Дамские панталоны в стиле «директория», неплохо, да?

— Не буду задавать ему этот вопрос, — сказал я. — Панталоны в стиле «директория»! Надо же!.. По-моему, даже наши прабабушки их уже не носили.

— А вот сейчас носят, — сказала Флора. — Их можно увидеть в субботних газетах, в таких маленьких рекламных объявлениях Ну, наряду со всякими Другими предметами, к примеру, плечиками, которые подшивают, чтоб не казаться сутулой, какими-то штуками, похожими надверные звонки… правда, там почему-то не сказано, для чего они предназначены. Ну и разными другими чудными вещичками. Вы разве не видели?

— Нет, — улыбнувшись, ответил я.

— Я иногда стараюсь понять, что за люди их покупают, — заметила она. — Какие мы все разные, и жизни у нас такие разные!..

Я покосился на нее и увидел округлое лицо, аккуратно уложенные седеющие волосы, клипсы с жемчугом, и уже не в первый раз подумал, что смысл ее слов был куда значительнее тона, которым она их произносила.

— Я, кажется, говорила вам, дорогой, что у Окни на скачках собственная ложа? Так что поднимемся к нему, как приедем, и будем торчать там целую вечность, даже после того, как скачки кончатся. Возможно, он будет с дамой… Это я вам на всякий случай говорю, она ему не жена, и он не любит, когда люди спрашивают об этом. Так что, Тони, дорогой, не вздумайте ненароком спросить его или ее, хорошо?

— Слишком уж много на свете вещей, о которых этот Окни не желает говорить, — проворчал я.

— О да, дорогой мой, я же сказала, этот Окни — человек сложный. Но, если вы будете придерживаться одной темы, лошадей, все будет нормально. Он просто обожает говорить о лошадях, хоть целую ночь напролет, а я, как вы знаете, тут полный профан.

— Ну а какие же еще камушки в огород можно забросить? — поинтересовался я. — Религия, политика, история, медицина?..

— Ах, Тони, дорогой, вы меня просто дразните! — Она свернула к воротам в Мартино-парк, где охранник, по-видимому, узнав ее, приветливо махнул рукой. — И еще не забудьте, его лошадь зовут Бризи Палм <В дословном переводе Пальма на Ветру.>. Жеребец-двухлетка, девять раз в этом сезоне участвовал в скачках, два раза выиграл. А один раз вырвался из стойла и едва не убил помощника стартера, но только этого, пожалуй, тоже лучше не говорить.

Она остановила машину, но вышла из нее не сразу — сперва, глядя в зеркальце водителя, надела очень идущую ей шляпку и кокетливо сдвинула ее набок, под должным углом.

— Совсем забыла спросить, как ваша рука, дорогой? — осведомилась она. — Похоже, еще болит, да?

— С чего вы взяли? — немного смущенно спросил я.

— Вы морщитесь, когда двигаете ею.

— О…

— Может, лучше носить на перевязи?

— Лучше начать работать ею, мне кажется. Я встретил в зеркале взгляд ее добрых глаз.

— Знаете что, Тони, дорогой, думаю, нам прежде всего следует зайти в медпункт и взять там такую узенькую черную перевязь. Ну, которой пользуются жокеи при переломах. И тогда вы будете избавлены от рукопожатий. Насколько я успела заметить вчера, когда заезжала к вам с Тиной, вы их избегаете, потому что больно. Да и толкать вас никто не будет, повязка хорошо заметна издали.

Я не нашелся, что ответить. Мы пошли в медпункт, где, используя все свое обаяние и напор, она получила желаемое. И вскоре я вышел на улицу с Рукой на перевязи, чувствуя себя при этом немного глуповато.

— Ну вот, так-то гораздо лучше, дорогой, — кивнула она. — А теперь в ложу Окни… — Самоуверенность, с которой она держалась в медпункте, моментально куда-то испарилась. — О Боже! Почему при нем я чувствую себя такой идиоткой? Такой неопытной, глупой и неуклюжей, словно школьница!..

— Выглядите вы просто шикарно, — нисколько не покривив душой, заметил я. — Красивая, элегантная. Так что прочь все сомнения и страхи!

Однако глаза ее свидетельствовали об обратном, и я слышал, как нервно и учащенно она дышит, поднимаясь на четвертый этаж.

Трибуны в Мартино-парк считались лучшими в стране, их проектировали и строили в те времена, когда увлечение модернизмом еще не охватило повально все сферы и области. Где-то в пятидесятые старые скамьи прогнили и грозили обрушиться, и было решено восстановить ипподром в прежнем виде. И хотя от сквозняков зрителей это не уберегло (результат порочности архитектурной школы, пренебрегающей элементарными законами физики), менее популярным и доходным сооружение от этого не стало. Отовсюду было удобно следить за ходом скачек — и из-под козырька, и с открытых трибун, — а потом обмывать выигрыш в любом из баров, где всегда хватало места. На круг почета выходила застекленная галерея (зимой там было тепло, летом — прохладно), над боксами, где распрягали лошадей, была крыша, как в Эйнтри <Ипподром близ Ливерпуля, где ежегодно проводятся скачки «Гранд нэшнл».>, с тем чтобы участники скачек всегда оставались сухими.

Внутри в коридоры выходили длинные ряды дверей в ложи. И, выйдя из лифта, мы увидели, как официантки катят тележки с едой — не то что в Ас-коте <Ипподром близ г Виндзора, где в июне проходят ежегодные четырехдневные скачки.>, где они разносят еду на подносах по открытым трибунам и то и дело роняют эклеры. Словом, Мартино-парк был даже слишком комфортабельным ипподромом по британским меркам, флора сказала:

— Сюда, — и, преисполненная самых дурных предчувствий, двинулась вперед. Нет, подумал я, не может этот Окни Свейл быть настолько уж страшным, как она его себе представляла. Просто не может, и все тут.

Дверь в ложу была открыта. Мы с Флорой подошли вместе и заглянули. Нельзя сказать, что буфет у стены ломился от еды и напитков. Все остальное пространство занимали три столика со стульями, на балкон вела застекленная дверь. Справа от входа — небольшой сервировочный столик, чистый и ничем не заставленный. Окни, в отличие от многих других владельцев лож, мимо которых мы проходили, ленчем не угощал.