Вишенка на кактусе - Дарья Донцова

не подобает скакать на коне с шашкой в руке и рубить головы всем, кто не успел увернуться». Один раз я случайно услышала, как отец маме выговорил: «Ты слишком строга с Лизой. Требуешь от нее только отличных отметок, хочешь, чтобы девочка училась танцевать, заставляешь читать книги по твоему выбору. И запретов для нее тьма – туда не ходи, здесь не сиди…» Мама помолчала и ответила: «Елизавета вошла в подростковый возраст. Сейчас за ней нужен глаз да глаз. Если не уследить, дочь может попасть в дурную среду. Лиза увлечена математикой. Заниматься танцами наотрез отказалась, художественную литературу в руки не берет, читает только те книги, которые связаны с финансами и экономикой. Где женственность?». «Моя кровь! Есть кому бизнес передать, – рассмеялся отец».

Елизавета уставилась на Валентину, на пару секунд стало тихо. Потом Роман, который молча сидел на всем протяжении беседы, неожиданно произнес:

– Из всего, что сейчас услышал, можно сделать вывод, что она знала.

Елизавета повернулась к моему мужу. На ее лице появились удивление и тревога. Она спросила:

– Кто что знал?

– Полагаю, до Риммы Федоровны дошла информация о том, что случилось с ее родной дочкой, стало понятно кого она воспитывает как дочь, – пояснил Звягин. – Вероятно, сведения добрались до госпожи Максимовой не сразу…

Роман посмотрел на Крылову. Я вздрогнула. Всего один раз за всю нашу семейную жизнь я видела, как Звягин смотрит так на кого-то. Как? Объяснить не могу. Роман не злится, не орет, не топает ногами, не обещает все казни египетские тому, кто его довел до ручки, он просто смотрит. И молчит. И смотрит. Смотрит и молчит!

– Не гляди на меня! – взвизгнула Валентина.

– Сколько? – спросил Звягин и вдруг улыбнулся.

– Чего? – снизила тон Крылова.

– Денег. Сколько денег вам платила за молчание Ирина Николаевна, когда вы решили ее шантажировать? Пятьдесят тысяч? Сорок? Двадцать? Сто?

Глава тридцать четвертая

– Да ни сколько! Жадная она очень была! На золоте ест, а за копейку удавится! – в запале прокричала Крылова и захлопнула рот.

– Ну и ну… – прошептала Елизавета. – Вот это да! Может, это ты после смерти Ирины Николаевны всю правду про меня маме рассказала? Источник дохода-то у тебя иссяк. На покойницу шантаж не подействует!

– Хорошая мысль, – поддержал девушку Роман. – Госпожа Крылова, что скажете?

– Убирайтесь вон! – заорала Валентина. – Живо! Не имеете права находиться в моем доме! Это моя собственность! Валите быстрее, пока полицию не вызвала!

– Ой, напугала! – расхохоталась Елизавета. – Мы уже все узнали, уедем спокойно. А вот тебе советую сумку складывать.

– Какую? – откровенно испугалась Крылова.

– Вещи для пребывания в следственном изоляторе пакуй! – рявкнула Лиза. – Тапки без шнурков и платье без пояса!

– Почему такие? – вдруг поинтересовалась владелица коттеджа.

– Ремни, пояса и все такое подобное в заключении не разрешено, – улыбнулась Максимова. – Сиделец не должен удавиться, ему следует отвечать за свои гадости.

– Я ни в чем не виновата! – зарыдала бывшая управляющая имением.

– Эк тебя плющит, – прищурилась Елизавета. – То рыдаешь, то злишься, то угрожаешь, то в истерике бьешься… Купи таблетки и пей три раза в неделю, называются «Антигадин».

– Так их домашним животным дают, – простонала Валентина, – чтобы по углам не гадили!

– Вот-вот. Тебе тоже идеально подойдут, чтобы изо рта дерьмо не выпадало… Уходим! – Максимова направилась к двери, остановилась и обернулась. – Отец указал в завещании хорошую сумму, которую ты получаешь ежемесячно. Больше на эти деньги не рассчитывай.

– Ты не имеешь права отнять у меня подарок Николая Максимовича! – всхлипнула Крылова и тут же пошла в атаку: – А я тогда… я тогда… я тогда подам на тебя в суд! Вообще без копейки останешься, потому что все отошло дочери Максимовых, а ты им никто!

Елизавета скрестила руки на груди.

– После смерти отца мама со мной заговорила о завещании, сказала: «Лиза, отец все оставил тебе и мне. Если мы принимаем наследство, нам обеим придется заплатить огромную пошлину. Но есть вариант сократить расходы. Кто-то из нас должен отказаться от всего. Так мы потратим вдвое меньше денег». Естественно, я спросила: «Куда идти, чтобы оформить отказ?» Все официально получила вдова, но она передала мне пятьдесят процентов капитала. Деньги лежат в банке, в котором работаю. Когда мама попала в больницу, она составила завещание, и там указано, что все, чем она владеет, безо всяких условий отходит Елизавете Николаевне Максимовой. Мне после ее кончины пришлось доказать родство, что не составило труда – я просто предъявила метрику.

Лиза опустила руки.

– Но почему в документе нет слова «дочь»? Ошибка при оформлении? Контора работает и сейчас, нотариус там тот же. Он помнит мою маму, потому что с наследством подобного размера ни до этого, ни после не сталкивался. Никаких косяков в документе нет. Мама досконально выяснила, каков для меня финансовый риск, если в завещании не укажут «дочь». А он ерундовый. Приношу документ, подтверждающий родство, плачу пошлину, – и все.

Елизавета прислонилась к косяку.

– Вот говорил мне один умный человек: «Не раскапывай могилу, вылезет привидение – не обрадуешься. Захочешь его назад уложить в гроб, а не получится». Вот сейчас так и вышло. Одно хорошо, теперь понимаю, что мама ничего не затевала, она считала меня родной. Когда скончалась Ирина Николаевна, она стала жертвой шантажистки Крыловой. Мама не хотела, чтобы до меня дошла правда, платила вымогательнице, а слово «дочь» намеренно не указала в завещании. Вдруг невесть как выплывет, что нет у нас общей крови? Да, по документам я ей родная, но вдруг что-то не так пойдет? Она меня любила, она мне была хорошей мамой. Она всё знала и она меня оберегала. Вот поэтому при составлении своей последней воли намеренно упомянула лишь паспортные данные… дочки.

Елизавета развернулась и ушла. Роман посмотрел на Крылову и тихо произнес:

– Можете ничего не говорить. Мы уже поняли, что сначала вы брали деньги у Ирины Николаевны. Потом принялись «доить» Римму Федоровну. Та любила Лизу, боялась, что правда выползет из-под камня… Мне сейчас очень хочется верить в существование Бога, который вас за все после смерти накажет. Отдать вас под человеческий суд трудно, но, вероятно, можно, вот только Елизавета не захочет фонтана грязи, который пресса выльет на покойных Николая Максимовича и Римму Федоровну. Она их любила. И мы со Степанидой промолчим. На скамью подсудимых вы не сядете. Но есть и Божий суд, наперсники разврата! Есть грозный суд: он ждет. Он не доступен звону злата[12].

Звягин встал, протянул мне руку, и мы молча ушли. И всю дорогу