Колыбель для ласточки - Анастасия Дока

Когда он тоже оказался внутри, она осознала ужасную вещь: окровавленного таксиста нельзя сажать на переднее сидение, а значит, тела нужно поменять местами. И снова, будто в страшном кошмаре, нелепом сне, жуткой иллюзии Наталья касалась мёртвых людей.

Напряжение в мышцах тормозило движения, но старший администратор не позволяла слабости взять над собой верх. Она продолжала работать, не замечая рвущей боли в спине и усталости в руках и ногах. Пересадила тела, распустила волосы Алины, и те, упали вниз, пряча опущенное лицо и след на шее. Наталья подняла все разбросанные предметы, зашвырнула их в багажник и рванула с места.

Подъехав к нужному дому, остановилась, тяжело выдохнула. Набирая телефон, помедлила, но всё же не передумала.

— Ты с ума…

— Ничего не говори. Спускайся вниз для общего блага.

— Что за?..

— У меня здесь трупы.

Больших объяснений не потребовалось. Вскоре из подъезда показался Пятый. Он нёс лопату.

— Сделаешь сама. Потом приходи.

— Ты даже не поможешь?

— Наташ, мы спали всего раз. О чём ты? — и ушёл, оставив Наталью одну, с громко стучащим разочарованием в сердце.

* * *

Агнецкая не унывала, хотя ни поверхностное, ни какое-либо ещё знакомство с представительным мужчиной так и не состоялось. Бизнесмен по фамилии Фурский покинул свой офис, сославшись на непредвиденные обстоятельства. Ирма к перехвату не успела. Но оставлять попытки Агнецкая не собиралась.

Пока же принялась за Ольгу.

Они столкнулись на выходе из торгового центра. Лот всегда там покупала косметику. За внешностью, как и Ирма, Ольга следила с особым усердием. Там и разговорились на почве акций и рекламы, где мелькала красивая зарубежная актриса.

— Живём здесь, а любуемся заграничными лицами, — фыркнула она, останавливаясь рядом с жертвой. — О чём думают рекламщики? Это же глупо! Вы как считаете?

Ирма узнала, что Ольга одинокая женщина и после смерти мужа совсем потерялась в этом мире. Она искала любую возможность хоть с кем-то пообщаться, потому что муж был для неё целой жизнью.

— Поддерживаю. Но косметика хорошая. Я давно пользуюсь.

— Я тоже! Мне особенно нравится линия для смешанной кожи. А у вас какая? Ой, простите, я наверно выгляжу навязчивой. Дело в том, что я недавно осталась одна. — Ирма всхлипнула, надеясь на актёрское мастерство. Училась всяким трюкам с первого дня, как оставила родной городок и решила покорять мегаполис. Мечты о богатой и сытной жизни ей не давали покоя ровно с того момента, как мать сама назвала дочь проклятой нищенкой.

— Одна? — прониклась симпатией к собеседнице Ольга. — Сочувствую. И понимаю. У меня тоже никого нет.

— Я собралась поесть мороженого. Хотите присоединиться?

— Как-то… неудобно.

— Да что вы! Разве две взрослые женщины не могут насладиться вкусным мороженым просто так?

Ольга на мгновение задумалась, вспомнила пустую квартиру, фотографию мужа, стоявшую на прикроватном столике, и кивнула.

— Я сейчас завершу покупку и присоединюсь.

— Тогда буду вас ждать вот там, — указала Ирма рукой на ближайшее кафе.

Сначала беседа протекала вяло, неохотно. Говорила в основном Агнецкая. Но она не зря целых два года играла в «Соседей» и всё-таки сумела разговорить жертву. Прощаясь, у Ольги появилась приятельница со схожими интересами, а у Ирмы заветное приглашение в гости.

* * *

Какого хрена вообще происходит? — бесился Пятый. — Ты с ума сошла, Наташ? И почему ты явилась ко мне? Сама уладить не могла?

Наталья, уставшая, измотанная, сидела с закрытыми глазами на диване, облокотившись о спинку, и молчала.

— Кого ты убила? Зачем? — продолжал наседать Пятый. — Надеюсь, они хоть не связаны с Игрой? Что молчишь? Связаны? — он схватился за волосы, жалея об их скромной длине. Будь те на пару сантиметров больше, выдрал бы клок. А может выдрать у Наташи? — Зачем ты сюда приехала? Отвечай, давай, а то! — замахнулся.

Наталья открыла глаза, увидела мужскую ладонь возле своего лица и вздохнула. Ни сил объяснять, ни желания не было. На неё напала апатия.

— Наташа, чёрт бы тебя побрал! Да что творится? — Пятый опустился рядом и уже спокойнее произнёс. — Не буду я тебя бить. Но ты ответь, какого хрена всё это значит, а? И почему по телефону ты сказала для общего блага?

Собрав все свои силы, старший администратор подтянула колени к подбородку, и после череды вздохов-всхлипов, рассказала о случившемся.

— Ну ты и дура… — только и сумел вымолвить Пятый, выслушав историю. — О чём ты думала? Да не пофиг ли кто такая эта Александра? Ты же заплатила следаку, а другие пусть нюхают. Что у них есть? Камеры чистые, свидетелей нет, всё нормально. Подожди, ты чего трёшь свой сраный подбородок? Ты, что, не стёрла записи?!

Наталья виновато молчала.

Комната заполнилась матами. Вдоволь наругавшись и отбив костяшки пальцев о стену, Пятый тихо заметил:

— Главное, чтобы Нулевой ничего не узнал. Придётся что-то придумать.

— Он… уже знает, — шёпотом призналась Наталья.

И снова брань.

Рука вновь зависла в опасной близости, а затем потянулась к женской шее.

— И ты решила приплести меня, дрянь? И всё потому, что я однажды с тобой переспал?

— Не смей меня трогать. Ты знаешь, кто я? — Наталья вовремя замолчала. У них с отцом был договор: о родстве никто не знает. Так Фурскому было спокойнее. Таково было условие её участия в весенних забавах.

— Чё замолчала? Продолжай! — кипел Пятый. — Кто ты такая, а? Подстилка?

— Да пошёл ты!

Он не ударил, она отвернулась.

— Тебя хоть не видели?

— Не знаю.

— Твою ж…

Какое-то время посидели в тишине. Потом заговорил Пятый. Но говорил не об Алине с таксистом и даже не о Нулевом — он тревожился лишь из-за уплывающих от него денег.

— Человеческая жизнь для тебя вообще ничего не значит? — закричала Наталья.

— Можно подумать, она что-то значит для тебя, Наташа! Не ты ли мечтаешь стать игроком? Думаешь, я не знаю? Да я вижу тебя насквозь, дура!

Его слова посыпались солью на давнюю не заживающую рану. Рану от того, что за столько лет родной отец так и не принял Наташу.

— Что теперь прикажешь делать? — не успокаивался Пятый. — Ты хоть тела нормально закопала? Чё молчишь, паскуда? Или решила меня подставить, раз я тебя отказался вновь тра…

— Заткнись! — Наталья впервые за долгое время почувствовала всепоглощающую боль и настоящее одиночество. Такие, от которых хотелось выть и не хотелось жить. Её и держала-то на плаву одна-единственная мысль, что настанет тот день, когда отец признает её, доверится, примет в Игру. Полюбит. Ведь для него это было не просто развлечение, не занятие скуки ради. Это была его жизнь. Игра была для него всем.