Чужая ноша - Марина Владимировна Крамер

— А вы не поняли, о чем именно речь шла?

— Как не понять? Как раз незадолго до этого в соседнем поселке убили и ограбили главу поселкового совета, а был это Витьки Санникова первый дружок и напарник по приватизации комбината. Жил как царь — денег немерено, дом как дворец… они ж с Витькой здорово всех надули тогда с приватизацией этой. Ну вот я думаю, что Юрка этого Мишку-то и приговорил ради денег. Он ведь уже тогда уехал со Светкой Котельниковой отсюда, видно, жить на что-то нужно было, а работать-то не очень хотелось. А еще сдается мне, что и мужа Светкиного, Сережку, тоже инвалидом-то Юрка сделал. Он на Светке жениться хотел, а она боялась уйти, да и дочка у нее была… Сережка бы развод ей не дал, ну, думаю, Юрка и решил по-своему.

У Полины голова пошла кругом. Милый аккуратный поселок больше не казался ей таковым, словно в каждом доме тут скрывались какие-то ужасные тайны. Захотелось убраться отсюда как можно скорее.

— И что же, Сергей никому об этом не сказал?

— А кто его спрашивал? Юрка со Светкой уехали, а спустя время явился Сашка Санников, три дня пил с начальником полиции нашей… потом начальник в новый дом въехал, вот и все разговоры. Дела-то как и не было никакого. Серегу за счет комбината в дом инвалидов пристроили, и все. И в тот раз, когда сарай загорелся, Сашка приехал спустя пару дней после Юрки, видно, тот его вызвал после разговора с матерью. И вот этими самыми глазами я видела, как Сашка с Витькой в сарай заходили, а вышел спустя время уже только Сашка. И сарай этот вспыхнул как спичка, занялся с четырех сторон сразу, изнутри и снаружи, во как. Ну, Сашка для вида с ведром побегал, люди подключились, но какое там… до головешек все сгорело.

— И Виктор Санников сгорел заживо, выходит? И никто криков не слышал?

— А теперь поди знай, как было — живой горел или, может, уже мертвый, — ответила Тимофеевна, разглаживая ладонью вышитую скатерть. — Но криков не слышал никто, тут твоя правда. Но знаешь, что самое странное? Что и Мишка Воронкин тоже в доме своем сгорел.

— И виновных, конечно, не нашли тоже?

— Конечно, не нашли. Начальник-то полиции у нас один на район, — многозначительно произнесла Тимофеевна, и Полина понимающе кивнула:

— Правы вы были… о некоторых людях лучше не знать ничего вообще…

— Ну вот, девка, рассказала я тебе все, сняла камень с души, — подытожила Тимофеевна, поднимаясь и давая понять, что визит подошел к концу. — Если что подписать надо будет — подпишу, не волнуйся, мне уже бояться некого, все одно скоро туда. — Она указала пальцем наверх. — Но если ты кого-то из этих мерзавцев накажешь, буду за тобой оттуда приглядывать. Эй, Дашка, ты там закончила? — громко спросила Тимофеевна. — Так забирай гостью, у меня еще дела есть!

Анфиса

Белый конверт лежал на рабочем столе, и Анфиса не сразу заметила его среди бумаг и папок.

«Это что еще? — повертев в руке конверт без единой надписи, подумала она. — Кто принес?»

Но именно сейчас у нее совершенно не было времени, чтобы открыть письмо и прочитать, нужно было торопиться в отделение, где ее ждал Санников. Экспертиза подходила к концу, остались формальности, и Юрия можно будет транспортировать обратно в Хмелевск, где его ждало дальнейшее следствие и затем суд.

Санников выглядел нормально, даже улыбался уголками губ, чего прежде никогда не делал. Черный кружок на глазу уже не смущал его, и Юрий не прикасался к нему пальцем, как раньше.

— Доброе утро, Анфиса Леонидовна, — поприветствовал он Анфису, когда та вошла и села за стол. — Как там погодка на улице?

— Тепло сегодня.

— Любите лето?

— Как-то не задумывалась. А вы?

— А я раньше очень любил. Знаете, такое было ощущение, что оно бесконечное. У нас очень красивое озеро, мы туда с братом на рыбалку бегали. Встанешь рано утром, еще только-только светать начинает, удочки берешь, пару кусков хлеба отрезаешь, сахаром сверху посыпаешь — и в карман. — Юрий умолк, на секунду прикрыв глаз. — Вот казалось бы — ну, мы ведь росли уже в то время, когда любые конфеты можно было купить, пасту всякую шоколадную… а мы почему-то помнили, как отец рассказывал вот про эти бутерброды с сахаром, и нам ничего вкуснее не было. Вы такое когда-нибудь ели?

Анфиса задумалась. Нет, такого она не ела, зато помнила, как бабушка, мать отца, к которой их отправляли на дачу, варила смородиновое варенье в медном тазу с причудливыми деревянными ручками. Для маленькой Олеси бабушка стелила под черемухой большое одеяло, бросала игрушки, и та возилась в теньке, не мешая процессу. А Анфиса с удовольствием крутилась рядом, вдыхая чудесный сладкий аромат, поднимавшийся над тазом, и азартно снимала длинной деревянной ложкой пенки с поверхности варенья, сбрасывая их в тарелку, над которой кружили осы. Однажды такая любительница сладкого ужалила Анфису в бровь, и она неделю ходила с опухшим глазом, вызывая смех у дачных подружек.

— Я любила пенки со смородинового варенья, — сказала она, глянув на Юрия. — Вы с братом были очень близки?

— С Сашкой-то? Ну, как… он же намного меня старше, на десять лет, я ж рассказывал. Я и на рыбалку-то за ним увязывался, он не особо хотел со мной возиться.

— Он вас здесь навещал? — вдруг спросила Анфиса, вспомнив встречу у парковки.

— Здесь? — удивился Юрий. — Нет. Передачи мне приносили, это было. А Сашка… нет, не приходил. Он уже давно в Москве живет, к нам в Хмелевск не наведывался.

— И с женой вашей не знаком?

— Я же говорил — она мне не жена… сожительница.

— Странно… почему вы всегда так упираете на это? Ведь рассказывали, что добивались ее, у мужа отбили — и теперь говорите о ней с таким пренебрежением? — спросила Анфиса, вспомнив, что любое упоминание о жене Юрий сопровождал вот этой фразой про сожительницу.

— А хотите правду, Анфиса Леонидовна? — вдруг сказал Юрий, чуть сощурив глаз. — Она же старая, Светка-то. Ну, посудите сами — мне тридцать пять, ей сорок пять. Еще несколько лет — и все, она бабка, а я-то еще молодой.

— Вы поэтому начали с Миланой жить? — вспомнив одно из его откровений, спросила Анфиса.

— А хоть бы и поэтому! — огрызнулся Санников. — А что?