Шесть масок смерти - Сюсукэ Митио

В хосписе, так же как и в обычной больнице, за каждым из пациентов закреплены не конкретная медсестра или медбрат, а все, кто входит в смену, следят за всеми пациентами. Когда Холли решилась на терминальный уход на дому, она выбрала меня из двадцати шести медбратьев и медсестер. На меня давил груз ответственности, я также ощущал небольшую гордость, но среди всех чувств сильнее всего было недоумение. Почему именно я? Нельзя сказать, чтобы я был достаточно опытен в уходе за пациентами. Да и говорил я… С разговорной речью у меня, разумеется, было все в порядке, но японский акцент не исчезал, сколько бы времени ни проходило, и мое произношение отличалось от произношения носителей языка. Я и раньше спрашивал Холли, почему ее выбор пал на меня, но она качала головой и уходила от ответа.

– Поэтому… я хочу спросить у тебя, Кадзума.

– Что вы хотели бы спросить?

– Как ты думаешь, нужно ли сказать Орианне правду? Объяснить сейчас дочери, что я скоро умру. Умираешь только один раз, поэтому хотелось бы сделать это достойно, не совершая ошибок. По крайней мере в отношении моей девочки.

– Здесь важен не момент, а что именно вы ей скажете.

Я дал типичный ответ, которому учили всех сотрудников хосписа при подготовке новичков. Но сейчас, когда я накопил четырехлетний опыт практической работы, он превратился и в мое собственное непоколебимое мнение.

– Потом Орианна будет много раз вспоминать те слова, которые вы ей скажете.

– Есть ли у меня еще время, чтобы подготовить их?

Когда Холли переехала в хоспис, прекратив лечение, ее лечащий врач сказал, что ей осталось два месяца. Но с того момента уже прошло три с половиной. Врачи обычно дают более короткий срок, чем можно предположить на основании медицинских данных. Если пациент умрет раньше указанного ими времени, это вызовет гнев его родственников, которые иногда доводят дело до суда.

– Это моя личная точка зрения, но думаю, что есть.

Холли улыбнулась, не разжимая губ, взяла стакан с прикроватного столика и смочила горло. Воды в нем почти не было, стакан опустел от одного маленького глотка.

– Я пойду налью воды.

– Спасибо, Кадзума.

Я вышел из комнаты со стаканом в руках. Когда закрыл за собой дверь, послышался голос Стеллы со стороны прихожей:

– К чему делать глупости? Смотри, какая у тебя дурацкая прическа. – Ее низкий голос был слышен через дверь. – Нет в этом никакого смысла. Все равно Холли не выздоровеет.

Падуб в саду был такого же роста, как и я на корточках.

Холли говорила, что посадила его четыре года назад, когда услышала от японки, с которой она встретилась на своей выставке, историю о бабочке каллиме. Дерево, у которого было то же имя, что и у Холли. Его гладкие глянцевые листья сверкали еще сильнее в лучах вечернего солнца.

Листья у него были зубчатые, как будто за пластинку листа одновременно потянули четверо или пятеро гномов. Красивые и благородные, их использовали в качестве украшения для рождественских тортов, и в Японии мне часто попадались их пластиковые копии. Когда мать была еще жива. Когда мы были крепкой семьей.

– Орианна перестала смеяться, – сказала Холли на следующий день после того, как я услышал жестокие слова Стеллы. – Может быть, она устала от того, что я здесь вечно болею…

Я не смог рассказать Холли о словах Стеллы, которые подслушал через дверь. Прошла уже неделя, а я все не мог решиться.

– Хочу увидеть, как она улыбается… – В уголках глаз Холли появились слезы. Они стекали по ее морщинам: женщина сильно похудела, кожа у нее была сухая, морщины избороздили лицо, отчего она казалась старше своего возраста. Я впервые видел, как Холли заплакала в моем присутствии. Она закрыла лицо руками и продолжила тусклым голосом:

– Хотя бы один раз…

В тот вечер, как обычно, послышался шум двигателя автомобиля. Я вышел на улицу и ждал, пока Стелла подъедет к дому. Я чувствовал, как во мне разрастается неприязнь. Окно комнаты Холли было закрыто, и наш разговор вряд ли кто-то услышал бы. Но мне было все равно – пусть слушают. Я встал рядом с машиной, Стелла опустила стекло водительской двери.

– Почему вы нарушили обещание, данное Холли?

Сказав, что это терминальный уход за смертельно больной. Что у Холли нет шансов выздороветь и лечение больше не проводится. Стелла должна была пообещать, что не расскажет этого Орианне.

– Я с самого начала была против. – Не выключая двигателя, Стелла оперлась локтем о проем окна. Уголки ее губ были опущены, глаза неприязненно сощурены, она даже не пыталась посмотреть на меня. – Против всего. И против того, что она прекратила лечение, и против того, что она умирает, заставляя меня заботиться о ней.

– Даже если лечение продолжится, у нее нет шансов на выздоровление. К сожалению, с медицинской точки зрения здесь в общем-то нет ошибки. Лечащий врач объяснил это Холли, она поняла все, что он ей сказал, и только после этого приняла решение о терминальном уходе. Тяжесть онкологического лечения может понять только тот, кто проходил его. Я сам тоже не обладаю таким пониманием. Но именно поэтому, я полагаю, мы должны постараться изо всех сил представить себе, что она чувствует, и с уважением отнестись к ее выбору. Включая и то, как ей провести оставшееся время.

Я говорил, и в глазах Стеллы начало читаться раздражение.

– Мне сложно разобрать твои слова, – неожиданно для меня сказала она. – Я и половины сейчас не поняла.

Действительно ли это так? Конечно, мое произношение отличается от произношения носителя языка. Но мне поручили эту работу, исходя из того, что я без всяких проблем могу выполнять задачи медбрата. Поверить в то, что она не поняла и половины сказанного мною, было сложно. Однако я не мог безапелляционно заявить, что это стопроцентная ложь. Я почувствовал жар внизу живота и коротко извинился. А она фыркнула, улыбнувшись, будто была рада тому, что нашла слабое место собеседника.

– Почему вообще сестре нужно было доверить последние дни своей жизни человеку, который и говорить-то на нашем языке нормально не способен?

Наверное, она намеренно говорила слишком быстро. Чувство жара поднялось до глубины носа, и, как будто не в силах выдержать этого давления, слова поскорее хотели вылететь из моего рта. Но в это мгновение за моей спиной открылась дверь. Я оглянулся и увидел силуэт Орианны; она стояла против солнца и выглядела еще худее и миниатюрнее, чем обычно.

Перед тем как заглушить двигатель, Стелла, посмотрев на меня, сощурила глаза, будто прицеливалась, и пробормотала очень тихим голосом:

– В тех, кто умирает, нет ничего особенного.

Сейчас физически Холли находится в состоянии временного успокоения. Однако