Журналист для Брежнева или смертельные игры - Эдуард Тополь

– А?

– Алло, Герман! – сказал молодой женский голос.

– У-у? – издал я вопросительно.

– Ты что? Спишь, дарлинг?

– Угу, – подтвердил я мычанием.

– Ну так проснись, слушай внимательно. Проснулся?

Возле телефона лежал спичечный коробок, я достал спичку и чиркнул ее совсем рядом с телефонной трубкой, чтобы там, на том конце провода, было слышно это чирканье, и сказал, будто закашлявшись от первой затяжки сигаретой:

– Угу! Кха! Кхм!

Кажется, это прозвучало убедительно, она сказала укоризненно и с насмешливостью:

– Хоть бы в трубку не кашлял, жопа! Так вот, слушай. Катюха сказала: сегодня МУР по всей Москве роздал фото боксера и старика. На вокзалах, на всех выездах из Москвы. Позавчера – корреспондента, а сегодня боксера и старика. Ты слышишь?

– Угу.

– Что «угу»? Что ты мычишь? – ее молодой, грудной голос стал настороженно подозрительным, и я понял, что теперь мне придется что называется «подать голос».

Я покашлял и сказал хрипло:

– Гхм! Кха! Горло болит. Ну?

На том конце провода повисла настораживающая тишина.

Терять было нечего, я спросил, чтобы не затягивать паузу:

– Ну? А что с корреспондентом?

Короткие гудки отбоя были мне ответом.

– Трубку не трогать! – приказал я наблюдающим за мною сержантам, положил трубку рядом с телефоном и выскочил на лестничную площадку, нажал кнопку звонка соседней квартиры – настойчиво, не отрывая руки. Снова засветился глазок в двери, я крикнул:

– Прокуратура! Откройте! Мне нужно позвонить! Быстрей! Срочно!

Слышу, как там возятся с замками, и наконец замшелая старуха приоткрывает дверь и я просто врываюсь в квартиру:

– Мамаша, извините, где телефон? – и уже вижу его сам, звоню на Зубовскую, в секретный спецотдел Центрального телефонного узла: – Дежурный? Пароль «Защита», заказ – Шамраев. Срочно: номер 244-12-90 с кем соединен? Только в темпе!

До тех пор, пока вы не положили трубку на рычаг, телефон, с которого вам звонили, не отъединяется, так устроена вся телефонная связь в Москве, и это дает надежду «зацепить», запеленговать, откуда только что позвонили «племяннику». Конечно, плохо, что я ее спугнул, конечно, плохо, что не удалось затянуть разговор и узнать еще хоть что-то или хотя бы, жив этот Белкин или нет, и плохо, что исчез племянник, но зато ясно одно: племянник в этом деле! Племянник, боксер и какой-то старик – все связаны с делом Белкина, каждый из них должен знать, где он.

Сегодня на руках у московской милиции три фото: Белкина, Гридасова и Акеева. Боксер – это Акеев, а «Старик», следовательно, – новая кличка Гридасова. Я пробую представить, выдумать, вообразить, кто же это звонил сейчас «племяннику». «Катюха сказала: сегодня МУР по всей Москве роздал фото боксера и старика». Значит, где-то в милиции какая-то Катя работает на преступников. Красота! Не успеешь шагу ступить, а они все знают! Но где? В каком отделении милиции эта «Катюха»?…

Ну, что они телятся, эти телефонные техники?

И словно в ответ на мои мысли, в трубке звучит:

– Вы слушаете? Номер 244-12-90 соединен с телефоном-автоматом у метро «Университет». Отключать?

Телефон-автомат? Конечно, звонил профессиональный человек, такую не подхватишь на простой крючок.

– Отключайте, – говорю я. – А номер 244-12-90 переведите на кнопку.

«Перевести на кнопку» на нашем сленге значит поставить на прослушивание и магнитофонную запись всех разговоров, а также фиксировать, откуда этот номер будут набирать.

– У вас есть санкция? – спрашивает меня дежурный секретного отдела.

– Считайте, что есть. У меня чрезвычайные полномочия от Генерального прокурора. Я веду дело по заданию ЦК.

– Это все хорошо, но без санкции Петровки…

Недослушав, я бросаю трубку. С этими мудаками нечего терять время. Я плетусь в квартиру Долго-Сабурова. Сержанты еще караулят лежащую на тумбочке телефонную трубку, смотрят на нее издали в упор, словно она может взорваться. Я подсаживаюсь к телефону и набираю первый номер – Петровку, отдел Светлова.

– Дежурный старший лейтенант Красновский слушает! – звучит на том конце провода.

– Это Шамраев. Где Светлов?

– Подполковник Светлов в Дежурной части на связи с гостиницей «Пекин», товарищ Шамраев. Он вам срочно нужен?

– А что там, в «Пекине»?

– Объект вроде просыпается.

– Ясно. А где Пшеничный?

– Пшеничный здесь, в дежурной комнате, разбирается с двойниками поданных в розыск.

Понятно, Пшеничному все время достается самая черная работа, взвалил я на него действительно, как на лошака. Сейчас несколько тысяч фотографий Белкина, Акеева и Гридасова находятся на руках у московской милиции, сотрудников ГАИ и так называемых работников агентурной службы – стукачей, тайных осведомителей, барменов в злачных местах типа пивного бара в Сокольниках или на углу Пушкинской и Столешникова. И можно представить, сколько людей, подозрительно похожих на разыскиваемых лиц, задерживают сейчас на всех вокзалах, постах ГАИ, на улицах и в ресторанах и свозят на Петровку к Пшеничному для проверки документов и достоверного опознания. Конечно, рядом с Пшеничным сейчас должна сидеть Айна Силиня, художник Синицын и вахтер Сытин.

– А что из Риги? От Барона?

– Оттуда звонили, что подполковник Барон выехал в Юрмалу. Они там нашли свидетельницу, но она не хочет никуда ехать.

– Ясно. Записывайте. Срочно дать в розыск по Москве фото Германа Долго-Сабурова. Я сейчас на его квартире, мне сюда немедленно замену, чтоб сидели в засаде. Его телефон 244-12-90 поставить на кнопку, возьмите санкцию у Минаева. Вторую бригаду пошлите в засаду на квартиру его тетки, он может там появиться. Адрес: Проспект Мира 17, квартира 47.

– У нас столько людей нет, товарищ Шамраев! – взмолился дежурный.

– Доложите Минаеву, он даст. Скажите, что я просил. А сюда хоть пару человек немедленно!

– Понял. Разрешите исполнять?

– Да, исполняйте.

Я положил трубку и сказал сержантам:

– Вот что, ребята. Вы хоть и понятые и я не имею права использовать вас для оперативной работы, но дело есть дело. Если кто-то заявится сюда раньше милиции, будем брать втроем. Ясно?