Обман Зельба - Бернхард Шлинк

— Эвхен, осторожнее!

— Хорошо, дедушка, хорошо.

— Не несись как сумасшедшая! Я себе так шею сломаю. От такой тряски у меня начинается кашель. Кхе-кхе-кхе…

— Это не тряска, дедушка, это твое курение.

— Да ну тебя, Эвхен! Мое курение угробило мне ноги, но не легкие.

Взмокшей и запыхавшейся Эвхен было лет восемнадцать, дедушке в кресле-каталке — от восьмидесяти до ста десяти. Маленький, тощий старичок с жидкими седыми волосами и редкой китайской бородкой. У него был горб, он сидел криво, вцепившись руками в подлокотники и упершись левой, ампутированной ниже колена ногой в поднятую подножку. Правая нога была ампутирована выше колена. Они заметили меня, только когда я встал, и уставились на меня, как будто я прилетел с другой планеты.

— Добрый день. Какая сегодня замечательная погода! — Ничего другого мне не пришло в голову.

— Здравствуйте, — откликнулась Эвхен.

— Тссс!.. — оборвал нашу беседу дедушка. — Слышишь? Значит, все-таки правда.

Мы прислушались. Теперь были отчетливо слышны экскаваторы, транспортеры и грузовики.

— Я думаю, у них только что закончился перерыв. — Они уставились на меня еще удивленнее. — Вы имели в виду работы за забором? За новым забором. Вы тоже этим интересуетесь?

— Что? Я… Вы, наверное, не местный? Раньше я обходил этот забор каждый день, когда вышел на пенсию… кхе… и у меня еще были ноги… Потом — как получится, но все равно каждую неделю. А теперь она меня возит, когда у нее есть время. Если бы вы были местный, я бы вас знал. И вы бы меня тоже знали… кхе… Потому что здесь никто больше не ходит.

— Я о вас слышал, господин Хенляйн.

— Вот видишь, Эвхен? Люди знают про меня. Вы от зеленых? Хотите опять взяться за этот лес? Слышал, слышал, кхе… Опять небось захотите все сделать по-быстрому, а потом бросите, потому что быстро ничего не делается. Хотите изменить мир, а самим даже лень послушать, что я вам могу рассказать.

— Я не знал, что вы еще занимаетесь этим. А где вы живете? Где мы можем встретиться?

— Придется вам потратить свое драгоценное время и наведаться в Мангейм. Я уже не живу в Фирнхайме. Я теперь у детей под боком, сразу за углом… кхе… в доме для престарелых. Поехали, Эвхен!

Я смотрел им вслед. Эвхен была ловкая девушка и быстро соображала, где легче проехать, а где труднее. Но объехать корни деревьев и камни она не могла, и, чтобы преодолеть очередное препятствие, ей приходилось изо всех сил резко толкать коляску. Хенляйн сердито ворчал.

Я догнал их.

— Давайте я вам помогу.

— Мне помощь не нужна, кхе…

— Тебе-то, может, и не нужна, дедушка, а я не откажусь, — сказала Эвхен.

Нам понадобилось почти два часа, чтобы добраться до дороги. Хенляйн чертыхался, кашлял и рассказывал. О своих акциях в шестидесятые и семидесятые годы, когда он пытался заставить власти серьезно заняться этими проблемами.

— Боевые отравляющие вещества, которые тут держат американцы, — это еще полбеды. А вот старое дерьмо…

В 1935 году он попал в концентрационный лагерь и в 1945-м вместе с другими участвовал в работах по переброске и перепрятыванию ядовитых газов Вермахта.

— Под Лоссой, Зондерсхаузеном и Дингельштэдтом… Я потом писал об этом и ездил туда, распространял там свои листовки, но они меня оттуда выпроводили. Тоже мне коммунисты! Ну вот… А потом здесь, под Фирнхаймом. Тут, оказывается, еще хранилась эта зараза с Первой мировой — «желтый крест», «зеленый крест», «горчичный газ»… А мы потом закопали здесь еще зарин и табун.

После освобождения из лагеря Хенляйн еще какое-то время колесил по стране, в 1953 году он приехал в Мангейм и работал на Би-би-си, а в 1955-м женился и построил в Фирнхайме дом. В том, что его прибило именно сюда, он увидел перст Божий, насколько коммунисты вообще признают какие бы то ни было «персты». Он проникся сознанием возложенной на него важной миссии — бороться за то, чтобы эта бомба замедленного действия в Лампертхаймском лесу была обезврежена.

— Может, конечно, она уже больше не тикает. Может, американцы в сорок пятом году уже выкопали все это и увезли отсюда. Но мне что-то не верится, а вам?

Я пригласил Хенляйна и Эвхен на обед в «Розенгартен», а потом отвез его в дом престарелых. Вся его комната была заставлена канцелярскими папками. Он собирал материал с 1955 года. В одной из них я прочитал о том, как производят, хранят и используют боевые отравляющие вещества, как они действуют и как от них защищаться, где они производились и хранились в Германии, и о том, что до сих пор не установлено, где они были зарыты после Первой и Второй мировых войн. Хенляйн вырезал каждую заметку из местных и региональных газет, в которой содержался хотя бы слабый намек на ядовитые газы в лесу Лампертхайм или в районе Фирнхаймской пустоши. Он собирал все сообщения о местных и региональных проектах, для которых эта тикающая бомба была особенно опасна. В нереализованных, как и в реализованных проектах отразилось развитие ФРГ. Лесные охотничьи угодья, жилые комплексы в лесопарке, парк развлечений и отдыха, перерабатывающие предприятия, испытательный трек, заповедник, площадка для игры в гольф — недостатка в грандиозных проектах будущего освоения территории после ухода американцев не было.

— А вы не знаете, составлялись ли в сорок пятом году какие-нибудь карты размещения хранилищ?

— Думаю, что составлялись, и у них тогда наверняка имелись и карты, где была зарыта эта гадость после Первой мировой. Но я не нашел даже следов этих карт. Представьте себе, что все это еще в земле и американцы в один прекрасный день освобождают территорию, — да эти карты стоили бы миллионы!