Дело N-ского Потрошителя - Наталья Михайловна Дым

на причудливые тени на белом потолке, а затем и сам не заметил, как забылся тяжёлым беспокойным сном. Ему опять снилась какая-то чепуха, которую в этот раз он не успевал даже запомнить. Периодически он выныривал из душных сновидений, даже силился распахнуть глаза, но почему-то не мог этого сделать. Из всей бесконечной ночи, которая всё никак не хотела прекращаться, ему запомнился лишь лунный свет, который падал сквозь решетчатое окно на гладкие доски пола, складываясь там в странный рисунок, очень похожий на огромную паутину или ловчую сеть.

Окончательно Денис проснулся, лишь когда в замке заскрежетал ключ и дверь распахнулась, впуская в комнату Никифорова. Тот остановился на пороге и смерил растрепанного и шального ото сна Дениса насмешливым взглядом.

– Ты извини меня, товарищ Ожаров, – дурашливо развёл руками Никифоров, даже не пытаясь казаться серьёзным, да и в словах его не было и тени правдоподобности, – забыли мы про тебя. Как так вышло, ума не приложу! Я-то думал, что ты давно дома, а ты тут, оказывается…

Никифоров прошёл к столу, отодвинул стул и уселся, вольготно забросив ногу на ногу и сложив руки на груди.

Денис чувствовал себя полным идиотом. Но свою злость показывать Никифорову точно не собирался. Во-первых, это было бы глупо, во всяком случае до выяснения всех обстоятельств. Вдруг Никифоров опять «шутит». А во-вторых, не хотел Денис удовольствие доставлять «товарищу майору». Он спустил ноги с дивана, подобрал сапоги, не спеша замотал портянки и, только обувшись, спокойно посмотрел на Никифорова.

– Зря ты мне, товарищ майор, «Казбек» передал. Избалуюсь ещё, привыкну к хорошему, а он мне не по карману. Тяжело отвыкать будет. – Денис был доволен, что голос его звучал ровно, без тени раздражения или недовольства.

Никифоров в притворном изумлении вскинул брови:

– Не понимаю, о чём ты, товарищ Ожаров! Но рад, что ты не испытывал неудобств, будучи у меня в гостях, хоть и по недоразумению. Ну да ладно. Давай собирайся. Даю тебе десять минут оправиться и покурить. Потом перекусим чего-нибудь, и я тебя отвезу в УГРО. Надо же тебе начальству доложить, что особо опасный злодей обезврежен и сопровождён в камеру. И другу своему, Иванову, новость расскажешь. Кстати, не знаешь, где он?

Никифоров пытливо заглянул Денису в глаза, но тот лишь, как сам Никифоров несколько минут назад, недоумевающе развёл руками:

– Так я у вас тут гостевал. Откуда мне знать-то? А что, в гостинице его нет?

Никифоров недовольно нахмурился и буркнул:

– Не пришёл ночевать твой Иванов…

– Ну… – протянул Денис, – я ему не сторож, он мне не докладывается. Может, у какой-нибудь гражданки задержался? Мало ли у нас молодых да свободных женщин, недостаточно подкованных в мировой обстановке? А он – человек политически грамотный, захотел объяснить текущие тенденции жаждущей знаний комсомолке… Или вообще несознательную какую гражданку на путь истинный наставлял.

Его слова Никифорову явно не понравились, он поморщился и недовольно бросил:

– Ладно, собирайся. Потом разберёмся, кто политически более подкован, а кто – несознательный гражданин. Или вовсе – оппортунист и попутчик. Жду тебя в кабинете. Как выйдешь из комнаты – первая дверь налево. Не задерживайся только. А то опять запрут мои орлы тебя ненароком. А мне некогда тебя по камерам искать. Так и останешься тут торчать. И без «Казбека», и без «Комсомолки», и даже без практикантки.

На последних словах Никифоров глумливо подмигнул и заржал, делая неприличный жест.

Денис веселья не поддержал, поморщившись от идиотской шутки, как от зубной боли, да и Никифоров вдруг резко перестал смеяться и уже серьёзно повторил:

– Собирайся, время не ждёт. Пора начальству докладывать о нашей совместной и очень продуктивной операции. О смычке УГРО и НКВД, как и призывает нас партия и народ. Снимешь сливки, товарищ старший оперуполномоченный. Всё же это твоё дело, а я и не претендую на лавры.

Он поднялся со стула и вышел из комнаты, оставив Дениса одного. Денис тяжело глядел вслед Никифорову. Утро уже, вон за окном темень рассеивается, небо уже сереть начало, а он себя разбитым полностью чувствует. Ну, словно его пожевали, а проглотить побрезговали, так и выплюнули недожёванного. Денис вздохнул. Уж лучше бы и правда проглотили, а то ему ещё сегодня «сливки снимать», как сказал Никифоров.

Мда… Денис от досады сплюнул прямо на пол. Ему в голову вдруг пришёл глупый бородатый анекдот: «Алло! Это булочная? – Нет, это сливочная. – Сливки делаете? – Нет, дерьмо сливаем». Он невесело усмехнулся и пошёл «собираться».

Никифоров был настолько дружелюбен, что самолично отвёз его к самому крыльцу отделения милиции. И руку на прощание пожал, шельмец. Денис руку подал, хмуро выслушал пару похабных шуточек, рассказанных, видимо, для доказательства той самой смычки, и двинулся в отдел, по дороге всучив подаренные Никифоровым папиросы первому попавшемуся милиционеру.

В кабинете его встретило насторожённое молчание, тут же взорвавшееся радостным гомоном. Видимо, слухи о его мнимом задержании дошли до всей опергруппы. Денис быстро окинул взглядом товарищей. Тут были все, кроме Иванова.

Денис быстро глянул на Настю Окуневу, та ему робко улыбнулась и опустила глаза. Судя по всему, съездили они с Ивановым в толк. Это было хорошо. Где сам следователь по важнейшим делам, Денис спросит позже.

Денис почесал подбородок – за ночь на нём отросла колючая ярко-рыжая щетина. Хмуро оглядел себя. Гимнастёрка мятая, штаны тоже. Надо бы, по-хорошему, слетать домой, переодеться, а то сколько суток он не менял одежду? Двое? Трое? Наверное, от него уже воняет, как от паршивого козла. Это тоже не придавало бодрости. Ещё с гражданской войны Денис точно знал: грязь можно считать одним из орудий империализма. Он видел, как умирали в госпиталях от тифа его товарищи. Совсем молодые мужчины, парни, которым жить бы да жить и строить светлое будущее. Умирали тяжело и мучительно. Самого его эта чаша миновала, но мыться и стирать бельё фронт, вши и тиф его научили.

А вот сегодня Денис ощущал себя нечистым, от этого было противно телу и муторно на душе. Но поделать всё равно ничего нельзя было. Не отпрашиваться же у начальства, чтобы гимнастёрку и исподнее поменять. Не девка же он бордельная, чтобы так о чистоте нижнего белья переживать. Особенно неудобно было перед Окуневой. Денис даже разозлился на себя и на неё. Потому что практикантка, в отличие от него, была, как обычно, свежа как роза. И как умудряется?

Но свои упаднические настроения показывать людям нельзя. Поэтому Денис твёрдо прошёл к столу, уселся, положив руки на жёлтую, всю в мелких трещинках столешницу, и ещё