Ход убийцы - Песах Амнуэль

Я занес правую руку и сделал движение, будто наношу удар.

— Может быть, — равнодушно сказал Куперман. — А может, и нет. Если никто, кроме меня, его не видел, то Нисан скажет, что я все это выдумываю, чтобы запутать следствие.

— Непременно скажет, — подтвердил я. — Но я-то не Нисан. И я тебе еще раз повторяю — на будущих допросах отвечай только на те вопросы, на которые я тебе разрешу давать ответы. И только так, как я тебе скажу, понятно? Об этом эпизоде ты будешь молчать, ясно?

— Ясно…

— Кто еще из гостей был в сером костюме?

— Я же сказал — никто, именно потому я и подумал, что…

— Нет, я имею в виду не только тех, кто был во дворе — я говорю обо всех гостях.

— Обо всех? — Куперман задумался. — В сером был Амитай Нудельман…

— Профессор из Рамат-Авива?

— Да.

— Так, кто еще?

— Еще? Хаим Наве, но у него серым был только пиджак, а брюки черные.

— Ты хочешь сказать, что успел рассмотреть, какие у того человека были брюки?

— Ну… Мне показалось… Нет, утверждать не могу, ты прав.

— Кто еще?

— Вроде бы все.

— Хорошо, — сказал я удовлетворенно, делая пометки в своем дневнике. — Сейчас ты поедешь домой и прежде всего выспишься. На очередной допрос тебя вызовут завтра, я тоже там буду. Смотри на меня и отвечай, когда я дам знак.

— О, Господи! — неожиданно выдохнул Куперман и посмотрел на меня расширенными от ужаса глазами. Похоже, до него только сейчас дошло, в чем его обвиняют.

* * *

Сингер позвонил, когда я ехал домой из суда. Мне хотелось принять душ — утром я так и не успел это сделать, — и немного подумать, сидя в собственном салоне, а не в офисе, где моя секретарша Эстер донимала меня многочисленными вопросами, большую часть которых задавала из чисто женского любопытства. Я поднес к уху трубку сотового телефона и недовольным тоном сообщил сыщику, что ближайший час у меня занят абсолютно и бесповоротно.

— Ну, давай, — с легкостью согласился Сингер, — а тем временем будет уничтожена любопытная улика.

— Какая улика? — сразу насторожился я.

— Я сейчас на задворках участка Брухича, — сообщил Сингер. — Приезжай — покажу.

Чертыхнувшись, я перестроился в левый ряд и на ближайшем перекрестке свернул налево — в сторону Раананы.

Дождь не шел уже больше часа, но меня не покидало ощущение того, что это лишь минутная передышка перед очередным массированным наступлением: тучи лежали на крыше Алмазной биржи — Тель-Авивского небоскреба, — и были черны, как душа убийцы. Сингер стоял, на углу улиц Герцля и Жаботинского, руки в карманах, взгляд исподлобья — ну чистый грабитель.

— Пойдем отсюда, — сказал он и потащил меня по липкой грязи в сторону пустоши, где, по-моему, уже несколько дней не ступала нога человека. Точнее, след был, но только один — вел он в обе стороны и принадлежал, скорее всего, самому Сингеру. Насколько я мог понять, мы пробирались к тыльной стороне участка Брухичей, выходившей на незастроенную еще территорию будущего торгового центра.

— Полиция сюда не заглядывала, — сказал Сингер, не оборачиваясь. — Вчера здесь было море, сегодня чуть подсохло, но никаких следов с прошлой ночи, конечно, сохраниться не могло, вот Хутиэли и посчитал, что лазить по этой грязи не имеет смысла…

Он остановился и сделал шаг в сторону, приглашая меня осмотреться.

Мы стояли у проволочной ограды высотой около двух метров — металлические стержни торчали из земли на расстоянии трех-четырех метров друг от друга, а между ними была натянута проволочная сеть зеленого цвета, стандартное ограждение большинства новых садовых участков. Перелезть через такую ограду сложновато, но можно перерезать проволоку садовыми ножницами — преграда была, конечно, чисто символической. Забор, у которого мы стояли, не был поврежден на всем протяжении, никто не пытался ни проникнуть здесь на частную территорию, ни покинуть ее. Наверняка Хутиэли, обследовав изнутри садовый участок, обратил внимание на это обстоятельство, потому и не стал пачкаться в грязи, чтобы удостовериться в том, что и без того было ясно.

— Ну, — сказал я, — и для чего ты меня сюда притащил? Брюки я уже загадил.

— Погляди, — сказал Сингер, протягивая руку — метрах в двух от ограждения в луже жидкой грязи лежал длинный и тонкий палка. Сначала я решил, что это просто сук, оторванный от какого-то дерева, но, приглядевшись, понял, что прут был обструган, и только налипшая на нем грязь создавала впечатление, будто это покрытый корой сук. Прут был прямой, не меньше двух метров в длину, а то и больше.

— Больше таких прутьев здесь нет, можешь убедиться сам, — сказал Сингер.

Я огляделся и убедился.

— Ну и что? — сказал я.

— А то, — заявил сыщик, — что целая связка таких же прутьев лежит в дворе Брухичей, перед входом в дом.

— Ну и что? — повторил я, и тут до меня дошло. Сингер широко улыбнулся, радуясь произведенному эффекту, и сделал было шаг, чтобы поднять прут из лужи, в которой он лежал, будто в витрине музея.

— Эй, — сказал я, удерживая сыщика за руку. — Не трогай. Хутиэли и без того будет недоволен тем, что мы тут шастали без его дозволения. Пусть достает сам.

— Неплохо бы посмотреть вблизи, — пробормотал Сингер.

— Я и так вижу все, что нужно. Смотри: сначала, по-видимому, были заострены оба конца, но один затупился — им тыкали в какую-то преграду. Кстати, для чего Брухичу нужны были такие прутья?

— Он заказал деревянную решетку, чтобы перегородить салон, — объяснил Сингер. — Готовые прутья принесли еще до начала дождей и сложили штабелем под навесом у входа в дом. Но к работе мастера пока не приступали.

— Очень хорошо, — сказал я. — Пошли отсюда, пока я не утонул. Поедем ко мне. Пока я не приму ванну — никаких разговоров. У меня мозги слипаются от вида этой грязи.

Так мы и поступили — оба молчали, пока не доехали до моего дома. Ботинки мы скинули на пороге, я оставил Сингера в салоне смотреть телевизор, а сам наполнил ванну и погрузился в нее, как морской царь в пучину.

Конечно, Сингер был прав, я прекрасно понимал ход его рассуждений. Неведомый убийца был, несомненно, знаком Брухичу. Был ли это кто-то из тех, кто находился во дворе, когда закричал Финкельштейн, или кто-то, кто на полминуты вышел из салона, воткнул нож в спину Липкина и вернулся обратно, — неважно. Важно, что Брухич знал этого человека и сам впустил его к себе в садовый домик. Возможно, они даже договорились заранее о встрече. Не исключено, что вместе и приехали, и гость ждал хозяина снаружи, пока Брухич