Смерть по сценарию - Татьяна Столбова

— Здравствуйте.

— Где тут у вас телефон?

Она растерянно огляделась. Потом кивком головы указала мне на коробку для обуви, из которой торчал шнур. Я открыла крышку и нашла телефонный аппарат, в еще худшем состоянии, чем у Невзоровой. Половина трубки была отколота, диск держался на честном слове. Когда я стала набирать свой номер, диск едва не отвалился. Однако я справилась. Коротко объяснила Пете, что задержусь и позвоню ему попозже, потом осторожно повесила трубку на рычаг и повернулась к хозяйке.

— Как вас зовут?

— Лиля Брик, — ответила она без смущения.

— А меня — Валентина Терешкова. Попробуем еще раз. Как вас зовут?

— Софья Перовская.

— Приятно познакомиться. Мата Хари. Еще раз...

Она улыбнулась — мимолетно, робко. Эта игра ей, как видно, понравилась.

— Вероника Жемалдинова...

— А я... Постойте, что-то я такой не знаю. Кто это — Вероника Жемалдинова? Юная партизанка? Актриса?

— Это я, — скромно ответила она.

— Ну, слава Богу. В таком случае я — Антонина Антонова. Можно просто Тоня.

— Можно просто Вера.

Вот так мы подружились. Она уже смотрела на меня без прежней настороженности. Я на нее — тоже. В конце концов, у каждого свои заскоки.

Вероника повела меня на экскурсию по квартире. Типичная однокомнатная, запущенная до предела. Везде и во всем явно чувствовалась легкая шизофрения хозяйки. На столе лежало штук семь книг. Вероника подошла к столу и раскрыла каждую на шестьдесят второй странице — я нарочно посмотрела. Книги были разные, но одной тематики — детективы. Агата Кристи, Честертон и кто-то современный, по текстам я их не узнаю. На подоконнике стоял цветочный горшок, а в нем обыкновенная толстая сучковатая палка. К сучкам были приделаны бумажные розочки. Старый истертый глобус лежал на кровати, прямо на подушке, и на нем были нарисованы глаза, нос и рот. Древний «Рекорд» работал, черно-белая, довольно четкая картинка чуть подрагивала. Молоденький американский солдат давал интервью юной журналистке. Он горячо рассказывал о своей службе в замечательной американской армии, и я в который раз удивилась тому, как хорошо такие, как он, знают английский язык. А вроде бы простые деревенские парни...

Честно говоря, я поспешила уйти из этой комнаты. В кухне наверняка должно было быть лучше. Кухня — сердце каждой русской квартиры. А сердце у моей новой знакомой было нежное, это точно.

Как я и думала, на кухне было лучше. Если не считать стопки книг в раковине и жуткой, просто свинской грязи. Невзорова позавидовала бы такому умению наводить бардак...

Я оглянулась на хозяйку. Она смотрела на меня с такой простодушной гордостью, что я поняла: немедленно следует изумиться и восхититься ее идиотской кухней.

С большим трудом я изобразила нечто вроде: «О-о-о... Fine! Прелестно!» Хотя спроси меня в эту минуту, что тут такого прелестного, и я не нашлась бы, что ответить.

Но Веронике было вполне достаточно моих слов и моей плохой игры. Она расцвела, ногой подвинула мне стул и спросила:

— Чай? Коньяк? Наркотики?

— Чай, — выбрала я. — Или кофе.

Она покачала головой, и я поняла, что у нее нет кофе. Я очень надеялась, что наркотиков у нее тоже нет. А чай, который она мне предложила, по цвету напоминал писи сиротки Хаси — белый, с легкой желтизной. Я такой не пью. Но из вежливости все же сделала глоток.

— Вера, вы знали Мишу Михайловского?

Это был рискованный вопрос, особенно если учесть, что я говорила с шизофреничкой. Однако она отреагировала довольно спокойно:

Розы расцвели в твоем саду,

А в моем завяли незабудки.

У меня вчера подохли утки,

У тебя скончался какаду.

— Восхитительно... Вы его любили?

Она несколько затруднилась ответить, что свидетельствовало о ее способности иногда рассуждать здраво.

— Да.

Я отпраздновала маленькую победу — наконец она сказала не в рифму. Но радовалась я рано, потому что она тут же добавила:

Еще бы, милая, ведь он

И идеал, и эталон.

— Это вы позвонили в дверь Анатолию?

— Какому Анатолию?

— Мишиному соседу.

— Да...

Я поспешила воспользоваться проблеском в ее сознании.

— Вы видели, кто убил Мишу?

Вероника вдруг страшно взволновалась. Она залепетала что-то неразборчивое, руки ее задрожали, а глаза стали совершенно безумными. В уголках рта запузырилась белая пена.

Нет, я не испугалась. Я была в ужасе. Более того, я едва удержалась, чтоб не вскочить и не сбежать из этой квартиры, даже без ботинок...

Потом она заплакала. Как ребенок — тихо, жалобно...

— Вера... — растерялась я. — Вера, не плачьте... Не надо... Налить вам еще чаю?

Она отпрянула от чашки, которую я ей протянула, словно в моей руке был скорпион. Вода выплеснулась на подол ее старенького платьица. Она не обратила на это внимания.

Минут пять мы молчали. Вероника понемногу успокаивалась. Жаль, я не слышала, что она шептала себе под нос. Но в этот момент меня это не слишком волновало. Я только хотела, чтобы она пришла в норму и мы могли бы продолжить беседу.

Как могла я быть такой толстокожей? Да, это не самое плохое качество моего характера: не тратить времени зря, а сразу брать быка за рога. Но надо же дифференцировать людей! С умалишенным человеком нельзя говорить так же, как с нормальным. Нужно найти подход, выбрать интересную для собеседника тему... Да что теперь толку в моем раскаянии!

Я приуныла, одним глотком допила свой жидкий чай. Вероника молча раскачивалась из стороны в сторону, черными блестящими глазами глядя в туманную темноту за окном. Ну, по крайней мере я теперь точно знаю, кого имел в виду хулиган Брыльников, когда говорил мне: «Спроси у Вэ Жэ»...

Моя природная энергия, придавленная было грузом страха и раздражения на себя самое, освободилась; мысль снова заработала в нужном направлении. Ответ на поставленную задачу был таков: говорить то, что лично мне никогда бы и в голову не пришло. Только в этом случае она сумеет меня понять.

Я напряглась и неожиданно (даже для себя неожиданно) выдала:

Бывает в жизни все, подружка,

Не плачь, развеселись скорей,

И выпей чаю. Где же кружка?

Так сердцу будет веселей.

Не скажу, что шедевр. В какой-то мере даже плагиат, но зато результат оказался потрясающий: Вероника замерла на месте, потом перевела взгляд на меня и неуверенно улыбнулась. Победа!

Вдохновленная, я продолжила прозой:

— Вера, тебе нравится кино про любовь?