Искатель,1994 №6 - Дональд Уэстлейк

— Где он?

— У Ющенко, в «люксе».

— Идемте к нему.

Они вышли из кабинета зама в унылый больничный коридор, повернули направо: отделение Ющенко занимало два этажа в новом корпусе, пристроенном к основному, еще дореволюционной постройки, лет пять назад.

— Буйствовал?

— Головой в стену бился. Пришлось «распашонку» на него надеть.

— Диагноз?

— Ну, это вы сейчас сами определите.

Став замглавврача, Коробов перестал практиковать, с головой погрузился в хозяйственные заботы. Но квалификацию не потерял. Нет, не потерял. «Нашего» пациента определял сразу и безошибочно. Так что напрасно Галина Игнатьевна пытается его уязвить.

В переходе, соединявшем старый и новый корпуса на уровне второго этажа, им встретились трое высоких длинноволосых парней в распущенных «распашонках». Их сопровождал Бахтияр Ахмедович, старейший санитар больницы. Проходя мимо Коробова, он усмехнулся, сложил большой и указательный пальцы правой руки ноликом — все в порядке, дескать, — вразвалочку зашагал дальше. Больше всего он был похож на медведя, которого хохмы ради облачили в явно тесный ему белый халат.

— Кто это? — не понял Коробов.

— А вы что, не знаете? — изумилась Вострикова. — Рок-группа «Отбойный молоток». Снимают в «танке» видеоклип. Ардалион Витольдович вам разве не говорил?

«Танком» в больнице прозывалась довольно большая комната для особо буйных, в которой не было абсолютно никакой мебели. Стены, пол и потолок «танка» были обклеены толстым-толстым слоем пеноплена.

— Не успел, значит. За валюту, что ли?

— Ну да. Денег на лекарства, сами знаете, почти не выделяют. Только за счет родственников больных и выкручиваемся. Но не у всех они — богатенькие Буратины.

Они подошли к «люксу» — одной из лучших отдельных палат больницы. Только вряд ли Бурлацкий осознает, какой чести удостоился.

Ардалион Витольдович сидел на кровати. Его босые ноги стояли на красивом серебристо-сером паласе. Взгляд, как всегда после аминазина, мутно-сосредоточенно-отстраненный. Коробов называл его — коллапсирующий.

— Ардалион Витольдович, как вы себя чувствуете?

Главврач медленно повернул голову в сторону вошедших, наклонил ее, словно прислушиваясь. И было совершенно очевидно, не к словам Родиона Гордеевича он прислушивается, но к чему-то еле слышному, но неизмеримо более важному в себе самом.

— Анекдот! Нет, ты подумай только: просто анекдот! — сказал он вдруг низким, как у генерала Лебедя, голосом. Лицо Бурлацкого исказила болезненная гримаса.

— Не нужно, Родион Гордеевич! — шепнула старшая медсестра.

— Я сам знаю, что нужно, а что нет, — вспылил вдруг Коробов.

Ну вот, ни с того ни с сего… Ничего, пусть знает свое место. А то все завотделениями на цыпочках уже перед нею ходят.

— Ну конечно, лучше! — подозрительно охотно согласилась Вострикова.

Они вышли из палаты.

— Бурлацкий сегодня оперативку почему-то на час раньше созвал, — продолжила рассказ о происшествии Галина Игнатьевна, хотя Коробов и не просил ее об этом. — А когда все собрались, вдруг сказал эти же самые слова, про анекдот. И начал биться головой в стену. Все было так неожиданно… Даже мы, профессионалы, не сразу поняли, в чем дело. Я подумала вначале, он нас просто разыгрывает. И не только я. Ющенко тоже, даже улыбаться начал!

В голосе Востриковой явственно звучали нотки восторга. Неудивительно. Об их вражде с Бурлацким — как, впрочем, и с его предшественником — знала вся больница. Но радоваться чужому горю… Видно, старшая и сама расслышала эти нотки и даже поняла их неуместность, поэтому и замолчала так резко. Как, однако, весомо у нее прозвучало: «Мы, профессионалы!..» Куда конь с копытом — туда и рак с клешней.

— Ну, не буду вас отвлекать, Родион Гордеевич! — круто переменила разговор Галина Игнатьевна. — Вам ведь теперь не только свою работу придется делать, но и Главного замещать!

В голосе Востриковой послышались уважительные нотки. Голосом она владела мастерски: уважения было как раз в меру, без подобострастия.

— Придется, — равнодушно согласился Коробов.

С тех пор, как Родион Гордеевич отказался подписать злополучное заключение, его уделом было именно это: замещать. Тот, кто вынуждал Коробова подписать фальшивое заключение, по-прежнему был при власти. И даже приумножил ее. Тот, кто побывал-таки в психушке, теперь тоже был наверху. Он прекрасно знает имена своих гонителей, но делает вид, что благородно все забыл. Видно, власть примиряет. А Родион Гордеевич с тех пор — зам. Вечный Зам. Обидно?

Теперь уже нет. Привык.

Автобус, как обычно, был переполнен. Но Родион Гордеевич успел занять свою любимую позицию почти в середине салона. Здесь толкали меньше всего, и можно было, крепко ухватившись за поручень, закрыть глаза и ни о чем не думать. Точнее, почти ни о чем. Свободное, не понукаемое необходимостью что-то решать течение мысли — лучший отдых для головы. А если не отпускать время от времени мысли попастись на пастбищах свободных ассоциаций и лугах ленивых созерцаний, вполне можно оказаться вдруг по другую сторону барьера, как это случилось с Бурлацким. Особенно после такого дня, как сегодня.

Столько вызовов спецбригады, кажется, никогда еще не было. Рекорд для Книги Гиннесса. А началось все — с Ардалиона Витольдовича. Жалко, хороший был мужик. С диагнозом, кстати, все не так просто оказалось. Даже Бектаев, уж на что опытный врач, и тот колеблется. С одной стороны, похоже на шубообразную шизофрению. С другой — она возникает обычно лет в 13–16, в пубертатном возрасте. А Бурлацкому, между прочим, уже за пятьдесят. С третьей стороны, некоторые признаки указывают на психоз, с которого начинается иногда церебральный атеросклероз. Вот и разберись тут…

Двое молодых людей, стоявших за спиной Коробова, так громко разговаривали, что он невольно оглянулся.

Его кратковременные соседи были молоды, модно одеты и веселы. Сразу видно — нувориши. Из тех, кто успел попасть в струю. Они, конечно, приписывали успех собственным достоинствам и изо всех сил надували щеки — и друг перед другом, и перед окружающими. Но простоватость нет-нет да и проступала на ухоженных самодовольных лицах. Одно из них было восхитительно рыжим. Даже веснушки, усевающие его от уха до уха и от волос до шеи, были не просто рыжи, а огненно-, пылающе-рыжи.

— …Три дня как вернулся, — говорил второй из нуворишей, одетый в тончайшей выделки кожаный плащ. — И рассказали мне там любопытный анекдотец. На английском он вообще великолепно звучит, но на русском тоже неплох. Китаец, араб, индус, русский и еврей попали на необитаемый остров. Без баб. Вот еврей и говорит…

Автобус остановился, и вопли женщины, которой наступили на ногу, заглушили голос рассказчика. Отпущенные на вольную пастьбу, мысли Коробова лениво плелись в случайно заданном направлении.

А где же американец и француз? Нестандартное