Цвет крови - Деклан Хьюз

— Я в то время была в университете, они не могли до меня добраться, оставляли послания в колледже, у моего преподавателя, у меня дома… А я в те выходные восполняла упущенное, спряталась, разбиралась с собственной сексуальностью, которую только что обнаружила. Так что когда я получила послание… мои соседки развесили объявления по всему городу… когда я наконец узнала, что мой отец умер, меня охватила вина и стыд за то, что я не была рядом, и, разумеется, за то, что лесбиянка. Затем я стала винить его — за то, что он сделал меня лесбиянкой; мать — за то, что умерла, и Сандру — за то, что она такая красивая и талантливая. Это они были виноваты. Что я стала лесбиянкой и мой отец умер. Иными словами, все дело было во мне.

— Наверное, вы знаете, что его положили в больницу…

— Да, он где-то был, там ему стало плохо, его быстро перевезли в клинику Говарда с подозрением на инфаркт. Я знаю врача, он им занимался, брала у него интервью несколько раз по вопросам здравоохранения, он очень разумный и прогрессивный.

Марта искала какой-то номер на своем мобильном телефоне.

— Прогрессивный, говорите, и работает в частной клинике?

— Ну, если вы станете судить политику ирландских врачей с общественных и частных позиций, вам трудно придется.

— По тону ваших статей мне показалось, что вы на это способны.

— Да уж. Почему-то мне представлялось, что вы, социалисты, готовы питаться только рисом и жить в палатках, отдавая все деньги бедным. Ждать революцию, но она еще далеко, детка.

Она пошла вдоль стойки, разговаривая по телефону.

Я позвонил Томми, он сказал, что едет по Даусон-стрит. Я обещал ждать его на Флит-стрит. Тут вернулась Марта О'Коннор.

— Я только что с ним говорила. У него через полчаса перерыв, и он сможет поговорить с вами. Его зовут Джеймс Морган, кардиолог-консультант. Я объяснила ему, в чем дело.

Она повернулась и увидела свое отражение в зеркале. Состроила гримасу и опустила глаза.

— Когда я уехала после похорон отца, я поклялась, что это конец. И новое начало. Это означало: никаких контактов, даже думать обо всем этом запрещено. Всего вам хорошего, позвольте мне устраивать свою жизнь. Даже у Моргана я не спрашивала о последних часах моего отца. Предыдущая ночь, эти убийства, вся эта шумиха в прессе по поводу семьи Говард, Рябиновый дом — все открылось вновь. Как будто никогда и не кончалось.

— Именно так оно и есть.

Мобильный Марты оповестил ее о поступлении текстового сообщения.

— Мне пора идти. До завтра еще много нужно сделать.

Мы вышли в ночь. Перед нами бесшумно остановился автобус с рекламой какого-то зеленого газированного напитка. У светофора пьяная женщина в коротком красном платье крыла матом своего столь же пьяного спутника.

— Марта, вы встречаетесь со своим братом Джонатаном? — спросил я. — Сводным братом. Так будет точнее.

— Пытаюсь, — сказала она. — Я его плохо знаю. Но звоню, пишу… Написала ему записку, когда он закончил школу. Он так и не ответил. Он… как ни печально признаться, не хочет меня знать.

— Мне кажется… Мне кажется, сейчас бы ему очень пригодился друг. Он в беде.

— Что за беда?

Я не стал рассказывать, но сообщил, что он в своих комнатах сегодня, и она обещала подумать. У нее был такой вид, что казалось, идти ей особо некуда. А я беспокоился о мальчишке, и больше всего из-за того, как я с ним обошелся. Скандальная женщина у светофора начала дубасить своего спутника по лицу, а он только отворачивался, чтобы удары пришлись по затылку.

Марта повернулась ко мне. Внезапно на глазах у нее появились слезы.

— Как вы думаете, что случилось? Я совсем распустилась.

— Извините, но я не знаю. Действительно не знаю. Но обязательно выясню. И расскажу вам.

Она вытерла глаза и заставила себя весело улыбнуться, как и положено хорошей девочке.

— Тогда дело будет не только во мне. Расскажите всем, Эд Лоу. Расскажите миру.

Я смотрел, как она шла по улице, наклонив голову, и знал, что она спрятала всю боль, чтобы потом пережить ее в одиночестве, и что она всегда будет так делать — не важно, докопаюсь я до правды или нет. Когда она исчезла за дверями своей редакции, терпение пьяного мужика у светофора кончилось, ему надоело, что подружка колотит его по голове, и он занес над ней руку. Но, по-видимому, передумав, повернулся и рысью пробежал мимо меня. Как раз когда женщина опустилась на мокрую землю и зарыдала, Томми Оуэнс остановил около меня «Вольво-122S».