Иранская турбулентность - Ирина Владимировна Дегтярева

Тогда конструкция, сооруженная сегодня перед Харуном, рухнет и погребет Фардина под обломками.

Почуяв кровь, Харун вцепится мертвой хваткой. Он уже встал в стойку охотничьего пса, подогнув переднюю лапу и вытянув чуткий нос по направлению жирной утки в камышах. Разленившийся в сонном мирке Тегеранской тихой заводи, Фардин стал той неповоротливой уткой.

Чтобы из него не повыдергивали перья и не зажарили на вертеле над костерком, надо вертеться. А костерок уже разложили, и Фардин чувствовал что пахнет жареным.

«Выжить, выкрутиться, выполнить задание, — пытался взбодрить себя Фардин. — Иду на вы…» — шутка не прошла. Настроение не улучшилось.

Он глядел на серый потолок остекленевшим взглядом, мысленно перебравшись на подмосковную дачу. Он порой так спасался от тоски, силой воображения перемещаясь в прошлое, в тот день, вернее, вечер, когда еще был по-настоящему счастлив и наполнен верой, идеями, окружением близких. Оставалось несколько часов до начала опустошения, которое началось с гибели деда.

А тогда еще дед не просто здравствовал, но и приехал в гости на сутки с позволения руководства. Фараз привез бакинскую пахлаву, банку варенья из зеленых грецких орехов бабушкиного изготовления, и мед. Да еще азербайджанский чай в жестяной банке, белой, с цветочным узором.

На террасе сразу запахло свежезаваренным чаем. Аромат смешивался с запахом испуганного лесного клопа, которого смахнули с занозистого подоконника в сад. Из сада тянуло мокрой землей, напитанной недавним ливнем. Капли все еще шлепали с куста жасмина, с листа на лист, сочно, свежо.

— Я жил там, — заговорил вдруг дед. Перед этим он бодро передавал приветы от бабушки, одноклассников Фардина, соседей, а затем иссяк, умолк, долго глядел в окно на глубокие сумерки, словно силился что-то разглядеть в саду. — До тысяча девятьсот пятьдесят второго года. Меня завербовали в тридцать седьмом. Я тогда стал членом Хезбе «Туде».

— Ты в войну там был? — удивился Фардин, грея руки о чашку с клубничками на боку и с отколотой ручкой. Он озяб от вечерней сырости.

— Американские поставки по ленд-лизу шли через Бендер-Аббас. Коммунисты «Туде» охраняли поезда от грабителей. Но меня больше занимали происки англичан. Если бы немцы не поперли в Европу на Западном фронте, либо Франция, либо Англия в сговоре с шахским правительством сами влезли бы в конфликт с Союзом. Собирались бомбить бакинские районы нефтедобычи. Английских шпионов в Иране хватало. Но потом полезли немцы. Особенно в районы, граничащие с Союзом. Немцы и не таились. Они с шахским правительством действовали рука об руку. Среди них очень много гражданских и военспецов.

— Чем они занимались? — Фардин боялся спугнуть деда в его откровениях. Никогда внук не слышал от него про жизнь в Иране.

— Строили железные дороги, поставляли оборудование, управляли паровозами и шпионили. От двух до четырех тысяч немцев по подсчетам англичан находилось в Иране. В какой-то момент мы начали действовать с англичанами не то чтобы заодно, но по одну сторону баррикад. Против фашистов. Одного немца мне пришлось ликвидировать, — дед потер кончик носа, напоминающего перезрелую сливу.

— Ты думаешь, мне тоже придется? — напрягся Фардин.

— Ко всему надо быть готовым, хотя вряд ли… Времена не те. Тогда шла война. Действовать приходилось очень быстро. В сорок девятом после неудачного покушения на Пехлеви, партию Хезбе «Туде» закрыли. Моих товарищей хватали, бросали в тюрьмы, пытали, приписали нам это покушение. Кого не арестовали, те бежали кто куда — в Турцию, в СССР. Искали проводников, чтобы перейти границу. Меня прятали родственники, и довольно успешно. Я переехал в другой город, мне выправили фальшивые документы. Но один парень, в общем, случайно, не по злобе, узнал меня и пришлось бежать снова. В этот раз я потерял и связь с Центром, решил выбираться из Ирана. Залез в машину, в которой везли ткани, много тюков, под которым я спрятался. У меня был НЗ — приличная сумма, на нее купил водку. Водитель расплачивался ею. Не бутылкой, а сразу ящиком.

— Пограничники брали водку?

— Нет. Это еще на территории Ирана были посты. Отлавливали эмигрантов. До границы я вообще уже шел пешком. Увидел советских пограничников и бросился к ним. Меня остановили предупредительной очередью, прямо передо мной полоснули, ну я и бросился на землю с криками… Несколько слов знал по-русски: «Коммунист, помогите, я свой» и что-то в этом же роде. — Фараз усмехнулся.

— Почему ты все-таки не остался? Ты же мог быть очень полезен. Союз тогда начал терять позиции в Иране. Там уже усиливалось влияние американцев.

— На тот момент нереально было что-то менять. Снова переезжать, — он пожал плечами. — Я потерял связь с Центром, меня разыскивали. Допустим, мне удалось бы исхитриться, раздобыть новые документы… Не знаю. Я чувствовал, что у меня на хвосте САВАК. После ликвидации того немца. У них толковые парни работали в контрразведке. И сейчас работают, ты не обольщайся. Моссадовская школа.

— А что пограничники? Как они отнеслись к твоему появлению?

— Из Ирана в тот период бежали многие. У пограничников был переводчик. Только мне это не помогло. Меня арестовали как шпиона. Сколько я не твердил, чтобы вызвали товарища Карпова, без толку. Били, убеждали признаться, что я вражеский лазутчик, что меня особенно раздражало. Короче, отправился я по этапу.

— Ты шутишь? — не мог поверить Фардин.

— Какие уж тут шутки. Мне удалось передать записку на волю. Парень честный попался, отправил письмо по адресу, которым меня снабдили для подобных ситуаций. Меня освободили через год. А уж после я приехал в Баку, устроился на завод, получил комнату, а потом и квартиру на Камо. Выправили документы, дали паспорт политического эмигранта. По нему меня обеспечили жильем, имел я и другие льготы. Но в то же время паспорт был как клеймо. Если выезжал в другой город, надо было получать разрешение, а по прибытии и убытии — регистрироваться и выписываться. Чего ты испугался? Тебе это не грозит. Я имею в виду лагерь, тюрьму. Разве что в Иране. Там теперь жизнь напоминает тридцать восьмой год в Советском Союзе.

— А что потом? — Фардин и в самом деле напрягся. — Как ты жил дальше?

— Кстати, судя по всему, дело идет к распаду СССР, — дед не ответил на вопрос, словно и не слышал его. — Видишь, что творится. Сосед идет на соседа, брат на брата. Подогреваются националистические настроения извне. Дали слабину, полезли изо всех щелей диссиденты, эмиссары. В Азербайджане турки, да и американцы. Конец стране. Куда мы катимся? — он закурил.

Фардин смотрел на его крупные руки, узловатые, натруженные. Ему хотелось обнять деда, но