Джек - Брильянт - Уильям Кеннеди

— Прямо как в Букингемском дворце, — заметил Лью.

Алиса ужасно мне обрадовалась и запечатлела у меня на губах сочный поцелуй. Сочный и ароматный. Яблочко наливное. Упоительная влажность — помнить буду тебя всегда. Впрочем, ничего такого она в виду не имела. «Привет, старина», — и только.

— Маркус, — сказала она, поздоровавшись, — он — молодец. Он никогда так хорошо не выглядел. Сейчас он даже красивее, чем когда мы поженились, честное слово. Красивее и лучше. Во всех отношениях.

Она обменялась с Лью рукопожатиями, взяла меня под руку, отвела в гостиную и прошептала:

— Знаешь, Маркус, у него с ней все. Правда, все. После ранения они виделись всего один раз. Как-то она приходила в больницу, когда меня не было, — мне передали. Теперь ее больше не существует. Маркус, ты себе даже не представляешь, как мы чудесно жили все эти месяцы. Мы с ним так счастливы, как будто заново родились.

Алиса сказала, что Джек наверху — лег вздремнуть после обеда, и, пока она ходила его будить, Корделия, служанка, смешала нам два коктейля. Джек — он был в рубашке с засученными рукавами, в мешковатых домашних брюках и в шлепанцах — нетвердо держался на ногах и первые минуты смотрел на нас осовело, не вполне понимая, что происходит. Затем мы разделились на две группы: Джек с Алисой сели на диван, взявшись за руки и обложившись длинноногими кринолиновыми куклами, а мы с Лью — в мягкие кресла напротив, дабы засвидетельствовать безоблачное семейное счастье.

— Значит, по делу пришли, — сказал Джек, и Лью тут же пошел за своим портсигаром — чтобы было чем заняться. Джек познакомился с Лью пять лет назад, когда Лью, даже не подозревая, кто такой Джек, довольно бесцеремонно перебил его за стойкой бара. Кроме того, хотя к делу это и не относится, именно Лью вручил Джеку билеты на шоу с участием Элен Морган, ставшей одной из тайных пассий Джека. Он никак не мог взять в толк, что же в Морган «такого особенного», почему она его охмурила. Ему всегда хотелось вникнуть в тайну таланта, нащупать потайной ключ к успеху. Об Элен Морган он говорил даже в ночь перед смертью.

— У меня есть богатая идея, Джек, — начал Лью, засовывая сигару в рот, но не закуривая ее. — Идея на миллион.

— Такие идеи я приветствую.

— И ты целый год пальцем о палец не ударишь.

— Хорошо бы.

— Да, было бы неплохо, — согласилась Алиса.

— Ведь ты, насколько я понимаю, считаешься, уж прости, самым закоренелым преступником на Восточном побережье, верно?

— Почему же преступником? Я закон не преступаю, — отозвался Джек. — Действую, как умею.

— Разумеется, Джек, разумеется, — поправился Лью. — Но ведь многие все же считают тебя преступником, да?

— Да, пресса у меня неважная, с этим не поспоришь.

— В данном случае чем хуже пресса, тем лучше, — сказал Лью. — Чем больше людей считают тебя отпетым подонком, тем легче нам будет сделать из тебя звезду.

— Да он и без того звезда, — вставила Алиса. — Большая, даже слишком.

— Ты имеешь в виду бродвейскую звезду? — уточнил Джек. — Напеть мелодию я могу, но до Морган мне далеко.

— При чем тут Бродвей? Речь идет обо всей Америке. Я сделаю из тебя самую большую знаменитость после Билли Санди и Эйми Семпл Макферсона. Ты будешь евангелистом, проповедником.

— Проповедником? — переспросил Джек и только присвистнул.

— Как это проповедником?! — Алиса так удивилась, что даже привстала с дивана.

— Ты уж прости, но в этой стране твое имя знают сто миллионов человек, и все они считают тебя большим сукиным сыном. Это соответствует действительности или я ошибаюсь?

— Дальше, — отрезал Джек.

— Так вот, этот сукин сын, этот подонок и негодяй, этот бутлегер и главарь банды становится другим человеком. Перерождается. Начинает вести правильный образ жизни. А спустя год он слышит голос Святого Духа. Целая стая объятых пламенем голубков, будь они неладны, или каких-нибудь других птичек, что слетают с небес на обращенного, проникают в его душу, и он становится апостолом, Божьим посланником. Он начинает гастролировать по стране — навар, правда, от этих гастролей у него поначалу невелик. Мелкий торговец духовными ценностями — вот кто он такой. Просто-напросто человек, который всей душой предан Господу и противостоит сатане и его проискам. Говорит он с каждым, кто готов слушать его полчаса не перебивая. Пресса тут же берет его в оборот и хоть и обращается с ним, как с городским сумасшедшим, но держится за него обеими руками — это ведь сенсация. Кто это там собрался в Дамаск?^[49] Словом, обычная история. Он же ведет себя как паинька: ни тебе джина, ни денег, ни девочек. Его теперь только одно заботит: как донести до народа слово Божье. А народ? Народ за билет на его лекцию детей своих продать готов. Билетов днем с огнем не сыщешь, и скоро тебе — ему, в смысле, — дают лучшие залы, но и они набиты битком, стоячих мест и тех нет. Типичный американский психоз. Потом до него доходит Божье слово, что негоже ему выступать в театрах с актерами этими грешными. Надо в церквях вещать. Церкви же, естественно, пускать его не хотят. Обращенный дьявол — тот же дьявол. И жулик. Занимается шоу-бизнесом, не иначе. Поскольку в церковь его не пускают, ему поневоле приходится выступать на стадионах, и вместо шестисот человек его слушают теперь тысяч двадцать, в результате он попадает на Янки-Стейдием, где забиты проходы, играет оркестр, его окружают четыреста новообращенных, у него лучший в городе агент по печати и рекламе, и за свои выступления он получает миллионы, не будучи чемпионом мира по боксу. Думаешь, это все? Ничуть не бывало. Это только начало. Он строит свой собственный храм, в который послушать его стекаются люди со всего света. Затем, на вершине славы, он путешествует: Париж, Лондон, Берлин… Ну да, и Рим.

Лью откинулся на спинку кресла и закурил сигару, которой до этого возбужденно размахивал: маленький, кругленький человечек с низким лбом, густыми черными волосами и вечной сигарой в зубах. Он изо всех сил строил из себя бродвейскую богему и то и дело, к месту и не к месту, сыпал хохмами типа: «Джеку Джонсону повезло с женой больше, чем всем негритосам, вместе взятым, включая Отелло».

В Катскилле Лью купил нью-йоркскую «Дейли миррор», пролистал ее в машине по дороге к Джеку и теперь резким движением (газета, как он объяснил впоследствии, была толстой и оттягивала карман) бросил ее на журнальный столик. Джек — почти машинально — раскрыл ее и в наступившей тишине пробежал глазами заголовки. Он перевернул, не читая, несколько страниц, отложил газету и сказал Лью:

— Какой болван поверит моим проповедям? Если хочешь знать, последний раз я в школе выступал — из Линкольна что-то читал. Ну какой из меня оратор, Лью?

— Я сделаю из тебя оратора, — сказал Лью. — Найду тебе учителей, будут тебя учить сценическому мастерству, речи, пению. Да через полгода твой голос на всю Америку прозвучит, вот увидишь. Я на Бродвее и не такое видал.