Собачье танго  - Елена Логунова

– Эх, Алка, почему тебе не встретился потерявшийся хамелеон? – продолжал причитать расстроенный Зяма. – Вот это была бы задачка так задачка – увнучерить хамелеона!

– Там не было хамелеона. – Трошкина повесила носик.

– Или ты его не увидела, – заметила я, разворачиваясь к двери. – Хамелеоны – они же мастера маскировки.

– Стоять! – Зяма сцапал меня за полу блузки. – Дюха, ты должна нам помочь! Понимаешь задачу?

– Нет! – Я помотала головой. – В смысле, я понимаю, на что ты намекаешь, но не буду устраивать диверсии! Песик не виноват, что стал заложником вашей демографической политики!

– Эх, Дюха, Дюха! А ведь легкая диарея этому песику не повредит, зато все поймут, что в доме, где ставятся смелые кулинарные эксперименты, маленькому ребенку не место!

– Но так нельзя! – вскинула голову честная и благородная Трошкина.

И я спокойно удалилась, точно зная, что Алка сейчас быстро снимет стружку с Зяминого заскорузлого морального облика, освежив этические принципы супруга.

Я поднялась на верхний этаж к квартире Дениса и свободной от тарелки с пирогами рукой произвела в дверь затейливый условный стук, означающий, что пришли свои. Свои некуда! Любимая девушка, невеста и в перспективе (отдаленной – я не спешу) жена.

Мне не открыли, не встретили с караваем на рушнике, но это еще ничего не значило. Денис мог находиться в ванной, где за плеском воды и собственным пением он обычно становится глух, хотя и, увы, не нем. А вот то, что на мой стук не отозвался радостный собачий голос, однозначно свидетельствовало: Дениса и Барклая нет дома.

Я открыла дверь своим ключом, отнесла тарелку с пирожками на кухню, поставила на газ чайник, приготовила посуду – похозяйничала. И села на диванчик, дожидаясь своего ясна сокола в лучших фольклорных традициях – перебирая русу косу и глядя в окошко.

Буквально через минуту по двору прошел Барклай, с высоты похожий на белую в коричневых пятнах сардельку. Бассеты – они не самые грациозные в мире существа.

Дениса не было видно, а сарделька неторопливо уплыла за угол, из чего следовало, что прогулка еще не окончена.

Потом к крыльцу пришвартовалось такси, и из подъезда появились Зяма, прекрасно уравновешенный двумя чемоданами в руках, и Трошкина, отягощенная исключительно беспокойством. Она запрокидывала голову, всматриваясь в окна наверху, кривила губки, а потом еще помахала кому-то ручкой – подозреваю, что свежеусыновленному песику Гусе. Не знаю, ответила ли ей собаченька, а я тоже помахала и даже перекрестила отъезжающее такси.

Очень хотелось, чтобы у Алки и Зямы получилась приятная заграничная поездка, а не как в прошлый раз – смешной детектив с запутанным сюжетом. Хотя тогда все наше семейство совершило незапланированное путешествие в Тбилиси, и лично у меня от него остались яркие впечатления…^[1]

Я задумалась, перебирая прошлогодние воспоминания, и чуть не пропустила прелюбопытное зрелище – папулин премьерный выход на прогулку с собачкой.

Конечно, настоящему полковнику, пусть и в отставке, больше подошел бы какой-нибудь серьезный пес. Доберман, бульдог… Нет, лучше овчарка! Как в кино про трех танкистов – папа же у нас тоже выходец из бронетанковых войск. Со здоровенной овчаркой, рыжей в черных подпалинах, папуля в своем военизированном прикиде (шорты цвета хаки, футболка защитно-маскировочного окраса и зеленое кепи) гармонировал бы идеально. Черно-белый суетливый комок меха, путающийся под ногами у важно вышагивающего папы, снижал торжественность парадного выхода.

Начинающий собаковод всерьез рисковал позорно грохнуться, запутавшись в поводке, и, очевидно, сам это понял, потому что спустил собаченьку… Или это Гуся сам сорвался с поводка?

Я проводила задумчивым взглядом сначала улепетывающую собачку, а потом и устремившегося вслед за ней папулю. Хм… Явно наш Гусинский – или как там его – освободился условно-досрочно и без официального разрешения! Иначе папуля не мчал бы за ним, как кенийский бегун на финишной прямой!

Папуля продемонстрировал отличную физподготовку: скрылся за одним углом дома и буквально через минуту, я еще не отошла от окна, вылетел на простор двора из-за другого. И не остановился – пошел на второй круг! А потом и на третий, правда, уже с понижением скорости.

С четвертого круга он не вернулся, и я забеспокоилась.

Папе пятьдесят пять лет, это, конечно, еще не преклонный возраст, но ведь современные мужчины в группе риска по инфарктам-инсультам уже с сорока.

Я представила, как папуля, приложив руку к сердцу, бледнеет и заваливается в лопухи за домом, вне зоны видимости из наших окон, и передумала сидеть у Кулебякина – захлопнула дверь и побежала вниз по лестнице, не дожидаясь лифта. В нашем доме лифт такой неторопливый, что в час пик не каждый дождется его еще при жизни – на девятый этаж скорее кони апокалипсиса прискачут, чем этот лифт.

Топоча, как те самые грозные кони, я проскакала по ступенькам, вылетела сразу на середину двора, огляделась из-под ладони – солнце уже садилось и било в глаза, – папулю не высмотрела и пошла инспектировать лопухи на задворках.

За нашим домом есть такая пасторальная лужайка – вся в желтых пятнах одуванчиков и зеленых лоскутах лопухов. Зелень там могучая, как в джунглях, в детстве, когда мы с Зямой играли в воинственных папуасов, одного лопуха мне хватало на головной убор, а из шести получалась роскошная юбка.

Этот уголок живой природы в центре города-миллионника сохранился благодаря тому, что в земле под ним сто лет назад были проложены какие-то важные коммуникации. В центре полянки до сих пор торчит проржавевшая и облупившаяся металлическая табличка с запретительной надписью «Не копать!».

Правда, время и вандалы не пощадили и ее – теперь она читается как иронично-критическое «Не опа».

От стены дома полянку отделяет шпалера виноградника, который еще в допотопные времена посадила и до сих пор эксплуатирует и стережет наша соседка с первого этажа баба Тося, а по другую сторону лужайки тянутся столбы с веревками для сушки белья. Когда все та же баба Тося – пожилая дама дивно крупных форм – развешивает на них свое просторное белье, лопуховые плантации превращаются в очень уединенное место. Чем беззастенчиво пользуются разные асоциальные элементы.

Внимательно глядя под ноги, чтобы не наступить на осколки разбитой бутылки или вонючие следы чьей-нибудь жизнедеятельности, я внедрилась в травяные джунгли примерно на метр и наклонилась, чтобы поворочать лопухи, проверяя, не лежит ли под ними папуля.

Разум настойчиво подсказывал, что в этом случае я увидела бы его и с дорожки, но воображение настойчиво рисовало мне папино лицо бледно-зеленым, явно в тени просвеченных солнцем листьев, и я не могла не проверить эту версию.

– Бред! – решительно хлопнула на ветру плотная бязевая ночнушка бабы Тоси.