Смерть у стеклянной струи - Ирина Потанина

Отца хотелось похвалить, но как-то прямо не поворачивался язык.

— Сильно расстроился? — осторожно спросила она вместо этого.

— Есть немножко, — кивнул Морской, ускоряя шаг.

С детства привыкшая приноравливаться под стремительную походку отца, Лариса легко опередила его на полшага и незаметно заглянула в лицо. Высокий лоб, чеканный гордый полупрофиль, миндалевидные полуприкрытые глаза — как всегда, когда он был чем-то недоволен, но пытался сдержаться и не выдать себя гневным взглядом, — и страшные мешки под глазами. За последний год Морской, конечно, очень сдал, но все еще оставался импозантным и, как говорили, «видным мужчиной».

— А как дела на фабрике? — Лариса решила разрядить обстановку.

— Все путем, но скучно, — пожал плечами отец. — «Джордж из Динки-джаза» больше не попадался.

На нынешней работе Морскому приходилось отсматривать киноленты про успехи производства или про очередное собрание какого-нибудь завода. Причем смотреть надлежало внимательно: брак мог всплыть на любой минуте, и его необходимо было задокументировать. Но иногда попадались приятные смены. Например, когда фабрика копировала развлекательные картины для кинотеатров. Лариса с жадностью выспрашивала малейшие подробности сюжета, пытаясь выяснить, похожа ли картина на культовую «Серенаду Солнечной долины», или и говорить о ней в приличной компании не стоит.

— Ты расскажи все толком, — вернулся к наболевшему Морской. — Кто вас завербовал? Им можно вообще верить? Что нужно взять в дорогу?

Лариса даже не решилась осмеивать его «завербовал». Послушно объяснила, что они с Олегом сами напросились, что это правильно и важно. А еще важнее — чтобы отец поговорил с мамой Верой. Ну вдруг и впрямь поможет?

«Шансов, конечно, мало, — думала Лариса. — Но я должна привлечь все возможные меры влияния. Ах, как же все-таки печально, что Женька сейчас далеко…»

Лариса точно знала, что младший брат сумел бы ей помочь. Его ведь мама отпустила без скандалов! Правда, учиться. И не на Север, а наоборот. Едва в 1944-м в Одесской мореходке объявили прием, Женька сказал, что станет капитаном дальнего плавания и ушел в самостоятельную жизнь. Капитаном, правда, он не стал — писал, что это впереди, но жизнь свою с морем связал крепко. С одной стороны — хорошо, с другой — Ларисе теперь приходилось привлекать бедного папу Морского к задачам, с которыми Женька справился бы куда легче. Он всегда знал, как подобрать ключ к сердцу матери.

— Каким путем пойдем? — спросил отец, когда они остановились у развилки. — Я знаю минимум три тайные тропинки и две дороги. И на каждой есть на что посмотреть и про что рассказать…

— Только не через кладбище^[3]! — попросила Лариса.

— Боишься ограбления? — не совсем верно понял Морской. — Согласен… Там, говорят, сейчас раздолье для бандитов.

— Да нет, — отмахнулась Ларочка. — Что с нас брать? Не тронут. Я знаю, что так ближе, и с тех пор, как мародеры разломали забор, стало удобно так срезать путь… Но у надгробья я, конечно, разревусь, а мне еще с людьми сейчас встречаться…

К бабушке Зисле и дедушке Хаиму, могила которых, так уж получилось, располагалась в самом проходном месте закрытого год назад и потому теперь неохраняемого и многолюдного Первого городского кладбища, Ларочка хотела зайти перед отъездом отдельно.

— Я им попозже поклонюсь.

— Как скажешь. — Тут Морской не удержался от укола: — Обоим Хаимам кланяться будешь?

Лариса пропустила иронию мимо ушей. Когда дедушка скончался, перед семьей встал нелегкий вопрос: где хоронить? Логичнее было там, где уже покоилась бабушка. Но двадцать последних лет дед Хаим жил с другой женой, что не мешало ему общаться с дочерями и их семьями, всем помогать, всех обожать, всех баловать. Сам он, разумеется, хотел быть похоронен вместе со своей обожаемой Фаней Павловной, которая умерла сразу после реэвакуации и покоилась далеко за городом. Но семье было сподручнее и интереснее проведывать могилу в Харькове: бродить среди роскошных дореволюционных склепов высотой с добротный дом и целых аллей со знаменитыми фамилиями это не то же самое, что ездить на ветхое деревенское кладбище раз в год. В общем, захоронили, где удобнее. Но позже устыдились и на камне Фани Павловны — ведь дед место и для себя там оставлял! — тоже вписали имя «Хаим». Так получилось сразу две могилы… Папа Морской был против. Вроде атеист, а усмотрел во всей этой житейской истории разделение души и тела: душой-то Хаим был с Фаиной! Впрочем, Морской был всего лишь бывшим зятем, а обе дочери решили, что так можно. Да и Лара с Женей не возражали.

— Между прочим, — Лариса перевела разговор на другую тему. — Я сейчас иду не куда-нибудь, а к знакомой даме-микробиологу. У них на работе почти даром можно купить вываренную перекрученную говядину, остававшуюся после приготовления питательных бульонов для выращивания бактерий. Сейчас многие так питаются. Могу вам с Галочкой по наследству это знакомство передать. Хочешь?

— Не знаю, может, и хочу, — Морской ответил осторожно. — Хотя… Лучше не надо.

Он, видно, был не в курсе, как обрадовалась бы Галочка, узнай про такую возможность. Лариса даже не была уверена, что отец понимает, как сложно нынче с продуктами. В этом смысле папе Морскому повезло — жена и теща решали все бытовые проблемы, особо главу семейства ни во что не посвящая.

— Если б ты не уезжала, то я, конечно, был бы рад с тобою разделить любые знакомства, — он снова вернулся к болезненной теме.

— Послушай! — Ларочке очень хотелось улучшить ему настроение. — Ничего трагичного не происходит. Считай, что у меня командировка. Да, длительная. Но отпуск будет уже через год. Увидишь, я приеду совсем другим человеком. — Она заметила блестящую «Победу» с шашечками на боку, высаживающую кого-то на углу с Бассейной^[4], и принялась фантазировать: — При встрече я первым делом усажу тебя в такси и будем колесить по твоему любимому Харькову сколько хочешь.

— Ты правда думаешь, что я так обнищаю, что буду принимать поездку на такси за праздник? — скривился Морской.

— Нет конечно! Но ты порадуешься, что сможешь рассказать мне сразу все свои байки про город, а я не буду отбиваться и стану покорно слушать…

Папа Морской был одержим историей города, и над ним подшучивали за то, что он не может пройти и полквартала без обязательного: «На этом месте много лет назад…»

— И даже не начнешь перебивать стихами собственного сочинения? — парировал он.

Лариса не обиделась. У каждого в семье было подвергаемое общим благодушным насмешкам хобби. Она, кстати, сочиняла сейчас все реже и до сих пор искренне не понимала, почему отец не любит, когда она читает свои стихи.