Предают только свои - Александр Щелоков

Пошел уже третий год, как Андрей поселился в доме на Оушн-роуд — в тихом загородном квартале. Его особняк — обширное двухэтажное здание — был построен лет десять назад, но выглядел весьма современно. Архитектор, готовивший проект, сумел заглянуть в будущее и выжал немало пользы из стекла и бетона. Чуть скошенные книзу стены придавали дому вид усеченной пирамидальной призмы, стоявшей на меньшей грани. Это делало особняк по-своему красивым и запоминающимся. Широкие скаты крыши, выступавшие далеко за стены, затеняли окна от полуденных лучей и помогали сохранять прохладу в самый жаркий период года. В то же время огромные проемы окон пропускали внутрь комнат массу света, создавая прекрасные условия для работы.

Рядом с коттеджем находилась теннисная площадка, за ней раскинулся буйно разросшийся сад. С одного взгляда можно было понять, что в особняке живет человек обеспеченный и преуспевающий. Этот дом для Андрея стал своеобразной визитной карточкой, рассчитанной на то, чтобы вызвать доверие окружающих: на Оушн-роуд селились только люди имущие, состоятельные.

Художник Чарльз Стоун, англичанин с паспортом Южно-Африканской Республики, жил одиноко, много ездил и еще больше работал.

Третье лето, встреченное Андреем на Оушн-роуд, стало фактически первым, которое он сумел разглядеть во всей красе не как турист, случайно занесенный в этот экзотический край, а спокойно, словно крестьянин, наблюдающий природу один на один с близкого расстояния.

Богатство красок, щедрость земли и беспокойная даль океана — все это дарило Андрею массу впечатлений, от которых он отвык за годы, проведенные в каменных мешках индустриальных, прокопченных дымом и пропахших химикалиями городов. И он жил, преисполненный жаждой творчества. Этюды рождались под его кистью один за другом. Он не просто работал. Он тяжело и упорно вкалывал. Исследователи живописи, которым, возможно, еще придется описывать творчество Чарльза Стоуна, неизбежно придут к выводу, что именно в тот год художник написал наибольшее число своих лучших картин. Именно эти полотна украшают частные собрания семейств Диллера, Хупера, Корды. Кое-что из его работ попало в музеи Америки и Европы.

Андрей заканчивал писать «Прерию», когда в его мастерскую прикатили Мейхью и Янгблад.

Мейхью был человеком дела, и его вовсе не волновало то, что он попал в студию художника и что ему предоставилась возможность изнутри взглянуть на святилище творчества. Он только из вежливости не отказался от виски, предложенного Андреем, и не сразу приступил к разговору, который ему хотелось не столько начать, сколько поскорее окончить.

Совсем иное впечатление студия произвела на детектива Янгблада. Как ни странно, но краснолицый тяжеловес очень тонко чувствовал природу и искусство. Он бегло осмотрел работы Андрея и остановился у «Прерии». От удовольствия уши-вареники порозовели.

Картина была почти окончена. Собственно говоря, это «почти» существовало только в сознании самого художника. Потому что как ни бился Андрей, полотно не удовлетворяло его полностью. Цвета в левом углу не уравновешивали, не приглушали тревожное пламя заката над цепью гор, и то чувство, которое волновало Андрея, когда он брался за кисти, гасло, едва краски ложились на свои места. В картине что-то дребезжало, но поймать нужный оттенок, найти его, чтобы пригасить ненужный звук, художнику не удавалось.

Вряд ли такие тонкости доходили до Янгблада, и картина поразила его с первого взгляда. Поразила, зачаровала. Он видел ту прерию, которая была знакома ему с детства. Залитая уходящим солнцем земля еще не оправилась от ожога дня и настороженно выжидала. Подчеркивая пустынность и могучую первозданность природы, на втором плане громоздились скалы, красные, суровые, мрачные, неуютные.

Янгблад остановился в двух шагах от картины, потом приблизился к ней, затем снова отошел в дальний угол студии.

— Бьюсь об заклад, — сказал он наконец, — я знаю эти места. Чуть правее красной горы есть ранчо «Орлиное гнездо». Это точно!

Андрей едва заметно улыбнулся. Он тоже знал ранчо «Орлиное гнездо», но писал картину в другом месте. Однако настоящее искусство сильно тем, что его произведения узнаваемы. И Андрею было приятно видеть, какое впечатление картина произвела на молчаливого верзилу из службы безопасности Диллера.

— Это вы сами рисовали, мистер Стоун? — спросил Янгблад и покачал головой. — Лучше, чем цветное фото! Такая вещь стоит половины того, что насобирал мистер Диллер. Это уж верно, как дважды два! Картина стоящая!

— Янгблад прав, — сказал Мейхью, допив виски. — Картина хорошая. Мистер Диллер ее купит.

Андрей повернулся к Мейхью. Улыбаясь, спросил:

— Не глядя, и за десять тысяч. Верно?

— Да, сэр, — ответил Мейхью, не учуявший подвоха.

— И вы снова попросите меня подписать вам ту бумагу?

— Да, сэр.

Андрей прошелся по студии.

— Вам не надоели эти разговоры, мистер Мейхью? Я давно и вполне ясно дал понять, что никаких бумаг подписывать не стану. Я свободный человек и контрактами связывать себя не собираюсь. Это раз. Во-вторых, когда мы барахтались в воде, мне почему-то не задавали вопросов, кто я и каким образом оказался рядом. Верили — я спасаю. Теперь мне не хотят верить на слово, что я буду молчать о случившемся. И наконец, в-третьих, я не собираюсь продавать картину мистеру Диллеру, хотя бы потому, что она стоит не десять, а тридцать тысяч долларов. Вне всякой связи с вашим предложением, мистер Мейхью.

Андрей уже заметил, что Мейхью, как и большинство людей слишком хитроумных, недооценивал окружающих. Продумав план, он проводил его в жизнь в полной уверенности, что все пойдет как и по маслу. А планы Мейхью строились в расчете на тех, кто был хоть в чем-то менее проницателен и ловок, нежели он сам. Поэтому, дважды столкнувшись с неожиданным отпором, Мейхью разозлился. Только необходимость до конца выполнить посольскую миссию заставила его держать себя в рамках приличия. Андрей это почувствовал сразу, но сделал вид, будто ничего не замечает.

— Я вас понимаю, мистер Стоун, — сказал Мейхью, окончательно овладев собой. — И все же мы вынуждены будем побеспокоить вас еще разок. Мистер Диллер выразил желание лично побывать у вас в мастерской. Его величество большой любитель живописи. Надеюсь, вы нам не откажете?

— Почту за честь, — холодно поклонился Андрей, а самому стоило больших усилий, чтобы сдержать ликование. Дело пошло как по маслу. Замысел операции начал осуществляться. — Когда вас ждать?

— Завтра в десять, — буркнул Мейхью. — Это вас не стеснит?