Темная флейта вожатого - Владимир Волков

– Никого вызывать не будем, – объявил Иван Павлович после минутного раздумья и мазнул мутным взглядом по лицу каждого. – Сами найдем ребятишек. Не могли они далеко уйти. Оболтусы! И без паники мне тут! Ясно?

– Пум-пум! – задумчиво сказала Варя и тут же прикрыла рот рукой.

5

Опираясь на выясненные в ходе опроса обстоятельства, стали придерживаться версии, что Шайгин увел детей в Комовский бор и оставил их там. В расчете на то, что отряд не мог уйти далеко, директор решил отправить на поиски три группы. Одной предстояло обыскать участок за старой эстрадой, другой – отправиться по просеке на север, а третью направили к лощине Каменного ручья за мостом. Уже были готовы три поисковые бригады по десять человек в каждой, отец и сын Симченко повязали на головы одинаковые банданы цвета хаки, нацепили на пояса одинаковые красивые охотничьи ножи, а Иван Павлович приготовился произнести последнее напутствие, как в этот важный момент возникла заминка. С улицы донесся шум, на лестнице заговорили беспокойные голоса, а через полминуты в кабинете появился Семен Ильич, ведя перед собой стриженного ежиком мальчика в шортах и футболке.

– Вова! – воскликнула Лидия Георгиевна, приседая перед мальчиком и хватая его за плечи. – Как ты? В порядке? А где все? Где остальные?

Вова глядел на взрослых исподлобья поверх круглых «докторских» очков. Обеими руками он прижимал к животу литровую, затянутую сверху марлей банку, в которой металась крупная серая ящерица. Иван Павлович пододвинул на середину комнаты стул, усадил на него воспитанника и самолично взялся вести расспросы.

По словам мальчика, сразу после ужина дети собрались в игровой на мероприятие – это было часов в девять. Сам Вова туда не пошел, а остался в палате читать книгу о динозаврах и за этим занятием незаметно уснул. Проснувшись утром в одиночестве, он решил, что остальные, должно быть, ушли в столовую, забыв его разбудить. Опасаясь получить нагоняй, мальчик решил пропустить завтрак и отправился к своему излюбленному месту, старой эстраде, ловить ящериц, где его и обнаружила группа Семена Ильича.

– Ну и куда же все ушли?

– Не знаю, – пожал плечами Вова.

– Ну как это «не знаю?» – вздохнул директор. – Что хоть за мероприятие-то было?

– Ну как… – Вова поерзал на стуле. – Играл он…

– Играл? – Иван Павлович нахмурился. – Как это играл? Во что?

– Да ни во что. На флейте играл. Ду-ду, ду-ду.

– Да, я позволяла Антону играть детям перед сном, – вклинилась Лидия Георгиевна, будто оправдываясь. – А что такого? В этом же ничего предосудительного нет…

«Ур-р-р», – прогудело в воздухе. Одновременно по стене и полу пробежала неприятная вибрация, как от гудения двигателя. Не успели люди сообразить, что происходит, как под потолком что-то хлопнуло, словно вылетела пробка из бутылки.

Вова вздрогнул. Руки его разжались, и банка, соскользнув с коленей, вдребезги разлетелась по паркету снопом звенящих осколков. Хлестко чиркнула по полу юркая серая тень, метнулась молнией по стене и выскочила в окно. Звякнули кольца на занавесках, раздутых порывом ветра. Иван Павлович вцепился пальцами в запястье Лидии Георгиевны, открыл рот, но сказать ничего не успел.

– Ду-ду! – прогудел низкий голос.

Все повернулись к Шайгину. В тот же момент Антон вдруг подпрыгнул на стуле, словно чья-то невидимая рука рванула его за шиворот рубашки и усадила прямо. Концы красного галстука взметнулись вверх, ноги вожатого дернулись, а длинные руки подбросило. Несколько секунд Антон сидел, покачиваясь всем телом вперед-назад, мотая головой и широко раскрыв налитые кровью глаза. Лицо вожатого, до того каменно-спокойное, вдруг ожило: лоб прорезали морщины, брови поднимались и опускались, а зубы обнажились в отвратительном оскале.

– Ду-ду-у-у! – протянул вожатый. – Ду-ду-у-у!

Иван Павлович выпустил руку Лидии Георгиевны и шумно вобрал воздух, словно во рту у него оказался горячий пельмень. Сделав два шага назад, он врезался спиной в шкаф и ойкнул. Звон стекла слился с визгом Юли, сложившейся на пуфике пополам, будто у нее прихватило живот. Леночка, прижимая стиснутые кулачки ко рту, вжалась в стену, кривя лицо в беззвучном крике. Лидия Георгиевна застыла столбом, продолжая держать замершего Вову за плечи, а оба Симченко одновременно чуть присели, будто собираясь броситься вперед. И все не отрывали глаз от Шайгина, с которым происходило что-то невероятное.

Вожатый еще раз подскочил на стуле и сел прямо. Рот его сложился в искусственную клоунскую улыбку. Руки с поднятыми локтями подпрыгнули вверх, пальцы изогнулись, сжимая воображаемую флейту, а кисти образовали замысловатую композицию. Застыв в таком положении, вожатый собрал уголки рта и растянул опухшие стертые губы.

– Ду-ду-у-у! – запел он хриплым голосом, перебирая пальцами по клапанам невидимого инструмента. – Ду-ду-у-у!

Шайгин наклонялся то в одну, то в другую сторону. Босые ноги музыканта то вытягивались, то выпрямлялись по очереди, будто он танцевал, тело качалось маятником из стороны в сторону, а стертые губы чуть шевелились. Концы красного галстука трепыхались, как будто раздуваемые сильным ветром.

– Ду-ду-у-у! – раздавалось в кабинете. – Ду-ду-у-у!

Голос вожатого то срывался в фальцет, то уходил в нижний регистр, губы то вытягивались, то уплощались, ноги продолжали дергаться, а присутствующие на этом ужасном концерте смотрели и слушали, не в силах пошевелиться.

– Ду-ду-ду-ду-ду! – протараторил вожатый с пулеметной скоростью и вдруг захохотал деланным петрушечьим смехом: – Их-ха-ха-ха-ха!

– Остановите его! – завизжала Юля, прижимая ладони к ушам. – Остановите! Ради бога…

И тогда Симченко-старший встрепенулся, отделился от стены и, размахнувшись, ударил вожатого в солнечное сплетение. Флейтист тотчас обмяк на стуле и упал бы, если бы директор по воспитательной работе не удержал его. В кабинете установилась почти полная тишина, и только мерзкое «ду-ду-ду» продолжало звенеть эхом в ушах.

– Ну вот и все, – прошептал Симченко-старший.

Иван Павлович икнул и опустился на стул. Заплакал с надрывом Вова, таращась на осколки разбитой банки. Лидия Георгиевна судорожно, большими глотками вбирала в себя воздух, держа мальчика за плечи и сама не осознавая, что трясет его, как куклу. Юля разогнулась и бросилась вон из кабинета. Варя выдала трехэтажное ругательство и вылетела вслед за ней. Леночка сползла по стене, опустилась на пол и разрыдалась, закрыв лицо руками.

Симченко-старший отпустил вожатого, который снова обмяк на стуле. Замдиректора указал сыну на Шайгина, потом сделал знак Ивану Павловичу, и оба тотчас вышли из кабинета. Через минуту они сидели на ступенях крыльца.

– Вот что, Палыч, – буркнул Симченко-старший, глядя на клумбу с бархатцами, – там, в лесу, какая-то нездоровая дрянь приключилась. Так что мы туда не пойдем. Не проси даже.

– Угу, – отозвался Иван Павлович. – Ик!

Сверху слышались голоса, плач Вовы, рыдания Леночки, наставления Лидии Георгиевны. Вскоре все стихло. Через