Современный российский детектив-2. Компиляция. Книги 1-23 - Андрей Владимирович Поповский

В приемном покое его встретили медсестры. Он ворвался в больницу с Асей на руках и первую минуту метался как ужаленный не позволяя никому к ней прикасаться, хотя санитары уже принесли носилки и предлагали Грениху переложить больную на них.

К тому времени Асе вдруг полегчало. Она порозовела, попросила опустить себя на ноги, отказалась от носилок.

– Все хорошо, уже лучше, слава богу, – сказала она придушенно и, улыбаясь через силу, сделала шаг. Грених смотрел на кровавое пятно, расплывшееся на ее плече, и понимал, что все вовсе не хорошо, что ее рвало кровью, а это разрыв внутренних органов, наверное, пострадал желудок или легкие.

Явился дежурный врач из хирургического отделения, опросил Асю, устало глядя на нее, выслушал Грениха, который обеспокоенно указывал на бурое пятно на плече жены, уверяя, что начнется перитонит. Хирург покивал, повскидывал бровями, два раза зевнул, сообщив, что выпишет каких-то таблеток, и уже собирался выпроводить шумных пациентов, как Ася осела в руках Грениха, на губах ее выступила розовая пена, и ее начало крепко рвать кровью.

Хирург нахмурил лицо, тотчас начал отдавать приказания. И Ася исчезла на носилках в дверях хирургического отделения.

Для Грениха время опять замерло, остановилось, казалось, он бесконечно долго стоит посреди приемного покоя, окруженный медсестрами, и наблюдает медленно удаляющуюся на носилках жену, закрывающиеся за ней остекленные белые двери и возникающий перед глазами туман. Он мог поклясться, что в эти секунды был свидетелем рождения и гибели планет Солнечной системы. Сердце пронзило – она умрет, непременно умрет, она – такой нежный цветок, не переживет перитонита.

Он попытался прорвать эту блокаду.

От дверей его оттащили два санитара, говорили, как с маленьким, велели сесть на деревянную скамью сбоку от дверей. Грениху стало стыдно, он присмирел. Но сидеть не мог, стал ходить по приемному покою, мешал медсестре, которая принесла ведро и швабру и принялась стирать с пола кровь, опять посидел, попросил ее сходить узнать, как обстоят дела. Та отставила швабру, ушла, быстро вернулась, сообщив, что переживать не о чем, готовят операционный стол и эфирный наркоз. Грених опять сделал круг по приемному покою. Ноги сами потащили его к лестнице. И он спустился в морг.

Все тот же кафель на полу и плитка, выложенная до половины стен, выше ее выкрашено белой масляной краской, раньше стены были почти черными от газовых рожков, теперь кафель вычищен – холодно-белый под светом лампочек. Электрический свет неприятно подрагивал, наполняя чем-то напряженным привычно ледяной, пропитанный формалиновым духом и гниением тел воздух. Вот несколько в ряд стоящих каменных столов. Грених узнал изящно изогнутые кованые их ножки и краники. Он шагнул за порог и замер, внезапно осознавая, что в нем нет прежнего мужества. Он всегда относился к мертвым как к материалу. Теперь все изменилось. В каждом из несчастных, недвижимо вытянувшихся на ровных плоскостях секционных столов, он видел бедную хрупкую Асю. Мороз пробегал по коже. Ей здесь будет плохо!

Сделав шаг в сторону от двери, он понял, что не может пройти дальше, и привалился к стене. Почувствовав опору, стал терять силы, колени подогнулись. И Грених медленно скатился по стене к полу и сел. Голова уткнулась в колени. Свет его жизни, его Ася, его спасение, его воздух, источник небесной энергии, возродивший в нем жажду жизни, – не прошло и года, как они женаты, и ее отняли, отняли какие-то уличные карманники, паршивые негодяи, бездушные твари…

Он закрыл глаза, провалившись в горестные, наполненные стенаниями раздумья. И вздрогнул, услышав, как по кафелю коридора громыхают шаги. Торопливо перекатился на колени, вскочил и, чуть ли не падая, вылетел навстречу – а вдруг ищут его, чтобы сообщить страшную весть.

Узкий, метра в полтора коридор с покатым потолком, освещенный желтым электрическим светом, уходил куда-то далеко в темноту, как тоннель в ад. Те же прежние санитары, что бесчеловечно оттащили его от двери, согнулись под тяжестью носилок, покрытых чем-то белым, следом шли еще двое и хирург, понурившийся, в перепачканном кровью халате, он еще не успел снять перчаток, в одной руке нес какую-то бумагу.

– Держите, – бесцветным голосом сказал он, протянув Грениху лист. – Главврач подписал. Можете сами провести вскрытие. Ее убили.

Осунувшееся личико Аси с синими губами, с глубоко запавшими закрытыми глазами, ее разметавшиеся и свисающие с носилок белыми змейками волосы заставили его содрогнуться. Ноги Грениха налились свинцом, все тело одеревенело, онемел язык, и долго он не мог ни пошевелиться, ни сказать ничего. Асю пронесли мимо него в секционную. Санитары, как механические куклы, скинули на пол одного из покойников, грубо взяли Асю за плечи и ноги и уложили на стол. Неведомо откуда появился столик с инструментами. Нож мозговой, грудинореберный, ножницы кишечные с крючком и пуговкой, пила листовая, одна широкая, другая узкая, скальпели, металлические катетеры, поодаль стояли весы на восемь килограммов и спиртовая лампочка.

Хирург похлопал Грениха по плечу.

– Мои соболезнования, не успели спасти. Если вы не сможете… – он кивком указал на покрытую простыней Асю, – то у нас здесь есть прозектор.

Грених покачал головой, стал снимать пальто, чувствуя в теле ужасную тяжесть, будто его очень давно лихорадит. Подошел к столику с инструментами, натянул резиновые перчатки, долго стоял, пустым взглядом уставившись в тысячу раз перестиранное больничное покрывало, повторяющее хрупкость крохотного, как у ребенка, тела. Потянулся за скальпелем, заметил, что рука дрожит. Ноги стали тяжелыми, он опустился на колени, нашел под покрывалом ее руку, лбом уткнулся в холодную, неживую, уже начавшую коченеть ладонь, пальцы другой руки сжимали сталь скальпеля. Никогда прежде он не задавался мыслью перед вскрытием, что плоть, которую он режет и потрошит, прежде дышала, думала, о чем-то мечтала и куда-то стремилась. Последние слова Аси, обращенные к нему, были о майя. Она думала об индейцах, когда преступная рука оборвала ее жизнь.

Сзади кто-то подошел и стал теребить его плечо.

– Эй, э-эй, – послышалось у самого уха, – вы чего?

Грених не мог оторвать головы от руки Аси, если он это сделает, придется ее резать. А как? Как резать бедную, маленькую Асю, которая ему в дочери годилась, а он ее не уберег?..

– Эй, товарищ, – раздалось настырное. Запахло потом и луком. Грених поморщился и открыл глаза, резко дернув головой назад и тотчас больно ударившись об стену. Он сидел на полу, подогнув под себя одну ногу, другую вытянув. А над ним нависло чье-то лицо и дышало так,