Искатель, 1995 №5 - Клиффорд Саймак

пропадал за игрой целыми днями. С тех пор остался у него на всю жизнь классный удар. Но играть было не с кем, кроме старенького, лысого — как бильярдный шар — маркера. Проиграв три партии подряд с разгромным счетом, маркер решительно запрятал свой кий в деревянный футляр и прошамкал:

— Лет сорок назад я бы дал тебе и фору. А сейчас нет, не могу, отыгрался…

На следующее утро Иван Иванович сел за руль взятого напрокат автомобиля и направился в Монте-Карло. «Разве можно в моем возрасте так поддаваться эмоциям? Еще куда ни шло — «затеять флирт невинный», или как это там поется у Вертинского. К тому же — это у него говорит холостяк. А тут женатый, обросший детьми, чадами и домочадцами, весьма почтенного возраста мужчина — и так непозволительно расслабился. Все, все, прочь дурь из головы. Девочки, амуры — это уже не для меня. Зеленое сукно, рулетка, карты. И удача. Даешь удачу!» Темно-зеленый «ягуар» плавно мчался на восток по приморскому шоссе. Местами оно напоминало дорогу между Гаграми и Сочи. Иван Иванович никогда не лихачил, береженого и Бог бережет. Поздний умеренный ленч в Монако. И вот он наконец знаменитый казино-дворец Монте-Карло. Как ему везло, как ему головокружительно везло! Он дернул за рукоять автомата — и просыпалось семьсот монет. Он объявил «пятый, черный» — и крупье пододвинул ему лопаткой фишек на пятьдесят тысяч. Он все их поставил на «красную, четырнадцать» — и выиграл в двенадцать раз больше. Он рисковал бездумно, одержимо, как солдат, бросающийся в самое пекло битвы. К нему приклеились трое игроков — две дамы я юный офицер. Ставили, как он. Подобострастно, угодливо ему улыбались, заискивающе аплодировали. И выигрывали, выигрывали. Крупье сигнализацией вызвал администратора. Тот пришел с охраной. Что они могли поделать? Все было чисто, игра шла строго по правилам. Заменили крупье, который якобы пожаловался на недомогание. При чем тут крупье? «Он же ничего не пьет, проклятый иностранец, — твердил про себя администратор. — Ни одного глотка. Даже пива». Иван Иванович действительно ничего не пил, несмотря на назойливые предложения. Ему предстояло вести машину назад. Запрет на спиртное за рулем выполнялся им свято…

«Леший с ней, с этой Жаннеттой, — подумал он, едва проснувшись на следующее утро. — Завтра вернутся мои из Парижа. И отпуск, собственно, прошел. И вроде бы и не отдыхал вовсе. Одно название: «Был на Ривьере. Играл в Монте-Карло». Все суета сует». И был пляж. И был теннис. И снова пляж. После ленча Иван Иванович позвонил в Москву. Первый вице-президент совета директоров обстоятельно ответил на все его вопросы… «Тоже хорош фрукт, — подумал Иван Иванович, положив трубку. — Спит и видит, как бы сесть в мое кресло». Он знал, что обвинение это беспочвенно, бездоказательно, но ничего не мог с собой поделать. «Все они такие, — продолжал он распалять себя. — Чем выше степень умственной импотенции, тем гуще концентрация амбициозности и чванства». Он позвонил и заказал пиццу с анчоусами, ветчиной и салями. Он не любил пиццу, даже забыл, когда последний раз ее ел. Но это было единственное горячее блюдо, которое можно было получить через десять минут. И потом — пицца неплохо пойдет с виски. Он пил его, не разбавляя. Обжигаясь, глотал смешной итальянский пирог. «Я выиграл вчера столько денег, сколько не заработал за все годы государственной службы, — думал он с горечью и злостью. — И что же — я стал хуже? Скольким табу мы поклонялись все семь десятилетий. Табу на собственность, табу на мелкий бизнес, табу на веру в Бога. Зашоренные до предела, мы превратились в зрячих слепцов. Правили огромной державой на ощупь. А ведь было, было много прекрасного. Кодекс, если его повнимательнее рассмотреть, включал все Десять Заповедей… Нас погубили лицемерие и злоба. Мы не проиграли Россию. Нет, мы не выиграли и не могли выиграть битву против времени. Не ясна мысль? Мы просто хотели получить очищенного от всех мерзостей и грехов человека, получить в одночасье. Утопия…»

Мрачные мысли его прервал телефонный звонок.

— Говорит Жаннетта, — произнес в трубку голос, который Иван Иванович тотчас узнал и обомлел от радости. — Еще раз хочу поблагодарить вас за теннис, Иван Иванович, — сказала она, музыкально растягивая гласные в его имени и отчестве. — Простыла и отлеживалась. Вот вновь здорова.

— Отлично. Великолепно. А я… — Он собрался с духом и галантно произнес: — А я имею честь пригласить вас на обед.

— А я имею честь с удовольствием принять ваше приглашение, — смешливо ответила она.

Вечером «Счастливая верфь» преображалась. В полутемном зале сверкали гирлянды разноцветных фонариков. Негритянский оркестрик исполнял новоорлеанский репертуар. И дух Армстронга витал над маленькой сценой. Завсегдатаев было немного, ибо ресторан считался дорогим даже по меркам Ривьеры. То и дело свечи исполняли извечный танец приветствия и уюта. Их пламя отражалось в модном хрустале и старинном серебре. Старинная мебель, старинные люстры и канделябры, которые зажигались лишь по особым случаям (свадьбы, круглые даты рождения), старинные одежды гарсонов, старинные меню.

— Я даже не знаю, была ли я когда-нибудь в таком чопорном ресторане, — воскликнула Жаннетта, знакомясь с длинным списком блюд старой французской кухни. И, засмеявшись, добавила: — Ну и наемся я сегодня.

— За чем же дело стало? — в тон ей отвечал Иван Иванович. — Приказывайте.

— Для начала я хочу русской черной икры и русской белой водки.

— Вы уверены?

— А в чем я, собственно, должна быть уверена?

— Русская водка — напиток серьезный.

— Вы хотите сказать — для взрослых? Но ведь и я уже далеко не ребенок. — Она задорно тряхнула головой, откинула челку со лба. — Иногда и мы, студенты, напрягаем карманы наших родителей и смакуем вашу «Столичную», «Столи».

— Ну что ж, водка так водка.

Оркестр исполнил «Вестэндский блюз». Иван Иванович слегка подпевал, в такт слегка барабанил пальцами по столу. Жаннетта была, казалось, поглощена своими мыслями, сидела притихшая. Когда водка и икра были поданы, она подняла рюмку, понюхала, смешно наморщила нос:

— Как-то в кино я заметила, что русские произносят бесконечные тосты. Что ни глоток, то тост.

— Пить без тостов — элементарная пьянка, — усмехнулся Иван Иванович. — А так — плодотворное общение.

— За плодотворное общение, — предложила Жаннетта и, пригубив рюмку, поставила ее на стол.

— Э-э-э, нет. Так не пойдет. Видимо, другого вы не видели в кино, а именно: по русскому обычаю первые три рюмки пьют до дна. Бог любит троицу.

— Мне этот обычай нравится. — Она выпила рюмку и поцеловала наружную сторону ее донышка. Иван Иванович негромко аплодировал.

— По-гусарски, чисто по-гусарски, — одобрительно