Печать Владимира. Сокровища Византии - Елена Арсеньева

– Смотри! – прошептал Митько, толкая Василия локтем. – Там, за Настасьей, другая невеста. Я несколько раз встречал ее при выходе из церкви. Не знаю, как зовут ее отца, но ее, по-моему, зовут Миной.

– Я видел ее сегодня утром на пристани, – ответил Василий, лицо которого, обычно непроницаемое, озарилось восхищенной улыбкой. – Она встречала наши корабли. Помнишь? Мы прошли мимо. Какие глаза! Глубокие, как ростовское озеро Неро. Если хочешь знать мое мнение, эта девушка дорогого стоит и вдесятеро краше, чем гордячка Настасья. Ты знаешь ее жениха, молодого боярина рядом с ней?

– Ты спрашиваешь, знаю ли я Братослава?! – прошептал Митько. – После последней стычки с половцами Владимир считает его лучшим воином! К тому же после смерти отца место, которое старый боярин занимал в совете старейшин, возможно, займет сын. Вот что называется стремительным восхождением! Но говорят, что Мина выходит замуж не по любви. Братославу пришлось долго уговаривать отца своей невесты…

– Тише! – выдохнул сосед Митько, красивый мужчина лет сорока, одетый в длинный красный плащ с золотым орлом.

– Словом, ты можешь попытать счастья, друже! – закончил отрок.

– Бесполезно! – вздохнул Василий. – Ты прекрасно знаешь, что бояре заключают браки только между собой.

Сосед гневно посмотрел на отроков, и приятели замолчали. Они принялись рассматривать мужчину в красном плаще. По одежде, а также по прическе и короткой черной бороде они поняли, что это византийский придворный. А по золотым знакам отличия, украшавшим его грудь, сделали вывод, что он занимает высокую должность в Царьграде. Поэтому Митько удержался от иронического замечания по поводу официальных речей, которое вертелось на языке. Вдруг его внимание привлек человек, стоявший рядом с греческим сановником, – тоже чужеземец, но, судя по одежде, ломбардиец или римлянин. Митько и Василий уже встречали латинян в Киеве и даже в Смоленске.

– Ты видел его ноги? В облегающих портах и остроконечной обуви он похож на скомороха! – прошептал Митько, фыркнув от смеха.

– А шапка? – подхватил Василий. – Можно подумать, что это подгоревший блин, украшенный петушиным пером! Я сразу же вспомнил о киевском митрополите Георгии Греке^[20], который гневно обличает латинян. Я толком не понял, что он имеет против них, но надо признать – люди они странные. Но все же я не доверяю россказням попов. Послушать их, так все греховно…

– Да вы замолчите наконец? – вновь обратился к ним грек в красном плаще.

Его произношение было почти безукоризненно. Лишь легкий акцент. Но говорил он с уверенностью человека, привыкшего к беспрекословному подчинению со стороны окружающих. Отроки, не приученные к обращению в подобном тоне, уже собирались было достойно ответить, как вдруг грек быстро направился к престолу Владимира.

– …Деметриос, наш дорогой гость из Царьграда, которого я прошу занять место одесную, рядом с его соотечественниками, – говорил Владимир.

Значит, греческий сановник по имени Деметриос в числе почетных гостей князя! В этот момент Владимир прервал ритуал приема послов, чтобы предоставить опоздавшему место, достойное его положения. Деметриос поклонился до земли, коснувшись пола кончиками пальцев, и сел на лавку, которую внесли молодые слуги.

– …Точно так же я прошу благородного Ренцо Де Моретти занять почетное место, – продолжал Владимир, указывая на пустое место рядом с Деметриосом.

Латинянин, наряд которого забавлял не только отроков, неспешно, легкой кошачьей походкой направился к князю. Он поклонился, изящно снимая берет, и по-гречески поблагодарил князя. При этом он улыбался, словно извинялся за свое произношение. Если бы не одеяние, он вполне мог бы сойти за соотечественника Деметриоса: смуглое лицо, черные кудри. Однако блеск в глазах и ироническая улыбка резко контрастировали со спокойным достоинством, которое исходило от грека.

Владимир кивнул послам. Старший из них заговорил:

– Благородный Владимир, князь земель смоленских! От имени нашего святейшего императора Михаила^[21], автократа христиан, и согласно его святой воле прими подарки, которые мы привезли из славного города Константинополя!

Грек хлопнул в ладоши. Задняя дверь отворилась, и слуги внесли три огромных ларя, запечатанных свинцом с оттиском личной печати императора. Разбив печать, посол открыл первый ларь и принялся извлекать из него драгоценные литургические сосуды. Медленно и величаво он передавал подарки двум другим послам, а те складывали их у подножия помоста. По залу пронесся ропот восхищения. Следом за сосудами перед взорами изумленных бояр предстали огромные серебряные блюда, рулоны аксамитов и паволоки. Раньше столь роскошные подарки басилевс посылал только великому князю киевскому!

– Судя по всему, Царьград желает отныне крепить связи с наследником киевского престола! – вполголоса произнес Артемий, подходя к Митьку и Василию, которые стояли около входной двери.

– Вот уж действительно, Византия – самая богатая страна в мире! – воскликнул Митько, провожая глазами шлем, украшенный золотыми пластинами, который занял свое место рядом с сокровищами у подножия княжеского престола.

– А ведь Византия никогда прежде так не нуждалась в хороших союзниках и в дружбе с Русью. Ей угрожают и сельджуки, и печенеги, – заметил Артемий.

Боярин замолчал, поскольку посол попросил обратить особое внимание на последний подарок басилевса. Все взгляды были прикованы к ларю розового дерева, локоть в ширину и полтора в длину. Посол медленно поднял крышку: внутри драгоценные камни феерической красоты сверкали тысячами огней, отражая пламя свечей.

– Вот одно из сокровищ императорской казны! Автократор, хранитель и повелитель вселенной, поручил мне преподнести этот бесценный подарок невесте русского князя, принцессе Гите Уэссекской, дочери храброго короля Гарольда! – объявил посол.

В зале воцарилось благоговейное молчание. Довольный произведенным впечатлением, грек добавил:

– В благословенный 6468 год от сотворения мира эти драгоценности были преподнесены басилевсом Романом II супруге, знаменитой Феофано^[22]. Гарнитур состоит из диадемы, ожерелья и серег с бриллиантами и рубинами.