Кто вынес приговор - Алексей Фёдорович Грачев

- Мне хотелось бы сказать о наших новогодних елках.

Видя на себе удивленные взгляды, добавил тихо:

- Сказать не имеющее отношение к елке наших гостеприимных хозяев.

Он помолчал, строго заговорил (глаза - в стол):

- Обычай от варваров, от древних германцев, - рубить елки и скакать вокруг них. Ну, им простительно - в лесах, в болотах, в темноте. Рубили елку, зажигали факелы на ней, обвешивали, возможно, черепами своих поверженных противников и плясали под свой древнегерманский гимн, изгоняя из лесов и болот "духов" и нечистую силу. И когда шли готы, скажем, на дряхлый Рим, чтобы взять его штурмом, они верили, что в последних схватках на стенах накренившейся империи никакая злая сила не отведет меч от груди их противника... Ну, а нам это зачем? Сейчас в Советской России религия пала, как пал древний Рим. Боги и нечистая сила признаны выдумкой - и, следовательно, незачем рубить елки и устраивать вокруг них пляски и песнопения... Разве что, - прибавил он тут негромко, - изгнать какой нечистый дух из пекарни или из кондитерской.

Все заулыбались: кажется, никого из сидящих здесь не задели и не обидели слова Викентия Александровича, Он помолчал, подвигал губами, сказал:

- Но это так... Просто отчего-то жаль стало елку. Росла бы в лесу. Вот и речь получилась. А еще вот что. Не велеречив я, Авдей Андреевич, но просятся слова, ах, как просятся... Сегодняшние события заставляют высказаться... С одним беда, с другим. Один - с аукциона, другому - штраф.

Он помедлил, выговорил зычно и твердо:

- Силой должен стать частный торговец. Даже Ленин сказал не так давно: "Учитесь торговать!" Кому он это сказал? Фабричному и мужику из сермяжного угла глухоманного! У кого учиться? У Дымковского, у Синягина, у Ахова. А учиться-то, как видите, вроде бы и нечему... Перебиваются торговцы эти, мелко плутуют от властей, от налогов укрываются. Расти надо, укрепляться, - он оглядел почему-то одного Охотникова. Тот жалко улыбнулся, заерзал беспокойно на стуле.

- Чтобы капитал был в руках... Будет капитал, будет и уважение к вам от Советской власти. Тогда-то она, эта власть, к вам пойдет с протянутой рукой, для помощи. А как же иначе...

Тут он опять вскинул голову, сощурил глаза от табачного дыма: курила беспрерывно Вера, дочь Синягина, высокая девушка в пестром платье с открытыми плечами. Волосы белы, отчего она казалась рано поседевшей, лицо бледно, кожа даже просвечивала, как у больной. Голубые глаза смотрели на всех отрешенно: все здесь мне чужды - говорили они без слов, губы растянулись в брезгливой гримасе.

Остановив мельком взгляд на этих губах, Трубышев продолжал:

- Бедна, гола Россия... Нищета, пустые сейфы заводов и фабрик, толпы безработных... А нужны пушки и винтовки для охраны первого, так сказать, в капиталистическом окружении. Волшебная палочка не выкует эти пушки и винтовки. Их выкуют деньги, золото, капиталы. Вот их-то и будут просить Советы в долг. Как не попросишь, - тут он опять довольно усмехнулся, коль вся советская Красная Русь за год выплавила восемь миллионов пудов чугуна... Это на пищали да на мортиры Пугачеву разве хватило бы.

Мухо с каким-то удивлением уставился на оратора. Протоиерей Глаголев зажевал вдруг что-то, точно от слов Трубышева бешено забила в его желудке соляная кислота, вызывая аппетит.

- Они придут к вам, если вы будете ворочать капиталами, - уже строго закончил Трубышев, - но пока вы трясете нищенскими суммами... Не больше...

- Но у них теория, - дернулся рядом Леденцов.

- Это какая же? - тотчас же спросил Ахов.

- Насчет золотых яиц... Яйца собирать, а курицу до поры до времени не резать.

- Теория, - презрительно сказал Трубышев. - Что такое теория? Во всяком случае, не священное писание. Это мысль одного человека. А должны ли мы доверять одному человеку? Допустим, говорят, что земля круглая... Но вы же, Катерина Юрьевна, - обратился он к жене Синягина, - не валитесь с нее, когда идете улицей. Это старая история. Но еще прибавлю, - говорят, что есть тяготение, оттого мы и не падаем. А что это за тяготение? Вот в чем истина. Кто создал это тяготение? А?.. Вот вам и теории... И ни один ученый не пояснит и не скажем вам, откуда оно. Разве что Ахов, - заметил Викентий Александрович, - у него неодолимое тяготение к бутылке.

Все засмеялись, а Ахов жидко заплескал в ладони, тут же пододвинул к себе графинчик. Все, как по немой просьбе, задвигались, заскоблили стульями; снова заныряли штофы, заблестели рюмки в свете лампочек под люстрами. Заговорили, разбившись на пары, сразу же. Леденцов начал жаловаться протоиерею на штраф, который власти наложили на него в начале года, штраф в семьсот золотых червонцев. Охотников с Дымковским заспорили о диете для больных подагрой, жена Леденцова зашептала на ухо соседке о ночных видениях. Вера курила и задумчиво смотрела поверх голов куда-то в небытие. Мухо, вместо того чтобы развлекать ее, кромсал ножом кусочки осетрины. Ахов уткнулся в тарелку с дрожащим студнем, щедро обмазывая его горчицей.

Викентий Александрович ел мало - он считал, что обильная еда заставляет с натугой работать все, что находится внутри. Лишняя нагрузка так же вредна для тела, как вреден лишний груз для лошади и для колес телеги. Потому лишь пробовал закуски, а не пожирал, наподобие Мухо или Ахова. Когда хозяйка удивленно спросила его: "Что же вы, Викентий Александрович, китайские церемонии разводите, не барышня", он ответил: "Умеренность не повредит никогда..."

- Ах, Евгений Антонович, - воскликнул вдруг он, наслушавшись плаксивого Леденцова, - стоит ли огорчаться... Принесли доход Советскому государству, разве плохо? Может, из этих ваших золотых выйдет гора замков или пара велосипедов. Гордитесь. Посоветовал бы я вам, - тут он понизил голос, - с профсоюзом не ссориться. Положен восьмичасовой рабочий день, не держите своих тружеников по двенадцать часов, выжимайте за восемь то, что выжимается за двенадцать. А как? Вот этими деньгами - золотыми. На приманку... Так называемая производительность труда по-социалистически. Вот она самая. Золотые под носом повесить у ваших тружеников.

Леденцов вдруг трахнул кулаком по столу, вскочил и как слепой пошел в соседнюю комнату. Жена его тут же пояснила, как бы одному только Трубышеву:

- Извелся мой Евгений. Просыпается и ложится с одним. А