Не убивай меня больше - Екатерина Николаевна Островская

— Каждый по-своему понимает счастье. У меня есть Лиза, и я очень счастлив. Надеюсь, и я ее никогда не разочарую. Кстати, моя Лиза сказала, что видела тебя с какой-то умопомрачительной сумочкой. Так и сказала, что видела Милану с такой, стало быть, сумочкой… Нет, она сказала по-другому. У Миланы умопомрачительная сумочка, а у меня совершенно непревзойденный Вася Колобок.

Милана усмехнулась.

— Врешь, как всегда. Но сумочка и в самом деле — лучшая. Это не какой-нибудь «Луи Виттон» или «Прада», это «Хильда Палладино». А самое для тебя невероятное — то, что это ведь не Костя мне подарил такую роскошь. Костя вообще жмот… То есть был жмотом. Эта шикарная сумочка — подарок человека, который меня действительно любит и восторгается мной… Любит и восторгается безответно, как ты понимаешь.

— Это твои дела, но я пришел сюда со своим интересом.

— Я поняла, ты пришел сюда со своим ментовским интересом и станешь сейчас меня допрашивать.

— Допрашивать не буду, но поговорить с тобой хочется. В школе мне нравилась Валя Соболева. Ты в один прекрасный момент это поняла и сделала так, что я все внимание переключил на тебя. Тебе это удалось без всяких усилий. Но потом я понял, что ты нравишься моему лучшему другу Снегиреву, и отошел в сторону… Как в старой песне — третий должен уйти. Но это присказка…

Милана опустила ноги, поднялась и направилась к стойке.

— Ты продолжай, — сказала она.

— Я подожду, — ответил майор полиции, — я не привык разговаривать со спиной.

— Ты привык в глаза смотреть, — рассмеялась бывшая одноклассница, — а вот Локоть мог разговаривать хоть из другой комнаты, даже сидя на унитазе: ему все равно было, слышат его или нет… Хватит о нем. Ты что будешь: виски, коньяк, водку?

— Я не пью вовсе. Разве что по большим праздникам или по каким-то важным случаям…

— Давай я тебе «Маргариту» сделаю. Это коктейль такой. Попробуешь, ничего другого никогда не захочешь. Это текила, апельсиновый ликер, лайм…

— Я вообще ничего никогда.

— Какой ты правильный, Васенька! — снова рассмеялась Милана. — Даже противно. А тебе известно, что тебя в городе все зовут Колобком, а папа твой был Коломбо…

— Знаю, — ответил майор полиции.

Вернулась одноклассница с коктейльным стаканом в руке, опустилась на свое кресло и снова положила ноги на стол.

— Полагается подержать коктейль немного в холодильнике, но я уж так… Так на чем мы остановились?

— А мы и не начинали. Ты сказала, что Кондрашов принес тебе бутылку виски и вместе с тобой начал выпивать. Но ты прокололась: он ничего тебе не приносил и ничего с тобой не пил по той одной причине, что его в городе нет. Но на всякий случай я все-таки проверил, позвонил ему, и он подтвердил, сказал, что уехал еще до убийства Кости: иначе бы Толя Железняк в этот дом не зашел бы… А еще он сказал, что давно поставил твой телефон на прослушку…

— Глупость какая! И вообще это противозаконно.

— Можешь написать заявление в полицию. Я приму его у тебя. Статья сто тридцать седьмая: нарушение неприкосновенности частной жизни. Если в ходе судебного заседания вина Кондрашова будет доказана, то выпишут ему штраф двести тысяч. Только ведь он заявит, что ты вела по телефону переговоры с криминальным авторитетом, в которых обсуждался раздел наследства Николая Захаровича Локтева, и криминальный авторитет обещал уладить этот вопрос с твоим мужем.

— Ничего такого я ему не говорила.

— Но ведь звонила.

— С моего номера мог позвонить кто угодно. Я часто оставляю аппарат где попало: когда в солярий хожу, в сауну или в примерочную в магазине.

— Выходит, кто-то очень хитрый с твоего номера звонил Железняку, обсуждал наследственные дела: а потом так совпало, что убрали и Костю, и Железняка. Ты же сама понимаешь, что получить распечатку разговора несложно, когда речь идет о криминальном авторитете.

— Я не собиралась убирать Костю физически. Я просто попросила Анатолия Григорьевича сделать так, чтобы Костя не влезал в мои дела… Давай закончим об этом и поговорим о чем-нибудь приятном. Ты знаешь, мне часто пишут на мою страничку и говорят, что я похожа на Линду Евангелисту.

— Я даже не знаю, кто это.

— Это популярная в прошлом канадская супермодель. Но ты ведь по моделям не специалист, а вот если бы она была карманницей, фармазонщицей или воровкой на доверии, тогда бы ты ее знал хорошо.

— Давай все-таки о деле…

— У меня ноги почти такой же длины, как у нее — сто три сантиметра, а рост у меня на два сантиметра ниже — я метр семьдесят три…

— Это понятно.

— Что тебе понятно?

— Мне понятно, что Николай Захарович знал все ваши замыслы, да и наследства, на которое ты рассчитываешь, никакого нет. Твой свекор не хотел оставлять ничего человеку, который не является его сыном, и уж тем более внуку, который не является сыном Кости.

— Ты что несешь, Колобок? У тебя что, крыша поехала? Костя разве…

— Именно — он сын жены Локтева, которого она нагуляла со своим столичным любовником. О чем Николаю Захаровичу было прекрасно известно. И мой отец об этом знал. А твой сын и не от Кости даже, и не от Леши Снегирева, в чем ты пыталась его убедить, и он не был зачат в результате изнасилования, как думали некоторые девочки, которых уже нет. Все у тебя случилось по любви… Хотя, может, ты и не любила, но твой приятель просто сходил по тебе с ума, да и сейчас сходит. А когда-то давно он даже часики тебе золотые подарил — школьнице, ты представляешь, как мужик с катушек слетел. С его стороны была любовь или пламенная страсть, но ты не способна ни на то, ни на другое…

— Все! Мне все это надоело!.. Какие-то любовники! Часики! Катушки! Изнасилования! Ты просто рехнулся, Вася! Я пошла… То есть это ты уходи! Потому что это мой дом.

— Не твой: не был никогда твоим и не будет. Перед смертью Николай Захарович его продал. Дал доверенность на продажу единственному человеку, которому доверял. А покупатель — очень богатый человек, чрезвычайно богатый. Даже больше чем чрезвычайно богатый. Для него заплатить за дом триста миллионов рублей — то же самое, что тебе пачку сигарет купить. Только и эти триста миллионов Локтев не оставил себе, а просил передать детскому дому, который сюда въедет после того, как ты очистишь помещение…

— Бред какой-то! Какой-то чрезвычайно богатый человек, который сироткам помогает. Кто такой? Я таких не знаю в нашем городе…