Эхо разрушенных судеб... - Юлия Иванина

-Давай позову медсестру, пускай даст таблетку, - взволнованно поднялся со стула Егор.

Но отец сильнее сжал его руку, заставляя опуститься обратно.

-Нет, Егор, не надо. Просто послушай. Я должен сказать.

Егор подвинул стул ближе к кровати и наклонился, чтобы папа не напрягался говорить громко.

-Ты должен пообещать, что не будешь хоронить меня здесь. Моё место рядом с Надюшей, - дождавшись кивка сына, Тимофей продолжил, - хотя, если бы это было в нашей власти, я бы хотел лежать в другом месте. Рядом с моей девочкой. Ей там так одиноко одной. Моя Маруся там одна, ей плохо без нас. Я так виноват перед ней…

У Егора чуть не остановилось сердце, когда по палате разнёсся судорожный всхлип.

-Что ты такое говоришь? – поражённо выдохнул молодой мужчина, пытаясь уловить затуманенный блуждающий взгляд отца

Но тот, будто его не слыша, продолжал слабеющим голосом:

-Кладбище старое. Там нельзя никого хоронить. А я оставил её там. Одну. Господи, что же я наделал?

-Пап, пап, я не понимаю, - срывающимся голосом прошептал Егор.

-Послушай, сынок, - отец, наконец, остановил свой взгляд на нём, - когда меня не станет, не забывай ездить в Вишнёвое. О нас с матерью не волнуйся; мы вдвоём будем. Навещай сестру в Черемхово. Она рядом с моими родителями лежит…

Сквозь шум в ушах Егор с трудом мог разобрать слова отца. Он не улавливал в них смысла. Ничего не складывалось. Свободной рукой он с силой потёр лицо, чтобы хоть немного прийти в себя и разобраться, о чём говорить отец.

-Па, что ты имеешь в виду? Я не могу тебя понять! Ты ещё со мной? – в отчаянье выдавил из себя Егор.

Голос срывался, горло саднило, будто он кричал.

-Я с тобой, сынок, - сдавленно прошептал отец, - послушай меня и не перебивай.

Егор заторможено кивнул.

-За нашим старым домом в Вишнёвом есть дорога к реке. Как спустишься, повернёшь налево и дойдёшь до моста. По нему пройдёшь, а потом через лес километра четыре, не сворачивая с тропинки, она там есть ещё. Я был в прошлом году. Как из леса выйдешь, пройдёшь через опушку и свернёшь направо, там за рощей увидишь кусты сирени, - отец на несколько секунд умолк, собираясь с силами.

-Я помню, - тихо отозвался Егор, подавая папе воду, - ты рассказывал, что везде, где растут кусты, раньше были дома. А от дома, в котором ты жил, осталось четыре угла.

-Всё верно, сынок, - утолив жажду, сказал отец, - надо было раньше тебя с собой туда взять, самому всё показать и рассказать. Тебе нужно найти берёзовую посадку, она слева на другой стороне дороги будет. Вдоль неё будешь идти и увидишь прямо в середине несколько могил. Бабушкина и дедушкина могилки с серыми гранитными памятниками по правую руку будут, и вот за ними увидишь холмик с деревянным крестом. Маруся там…

Казалось, будто кто-то со всей силы ударил Егора в солнечное сплетение, боль физическая и осязаемая не давала даже вздохнуть. Сердце билось с такой силой, что чуть не вылетело из груди.

Нет. Здесь какая-то ошибка. То, что говорит отец - не может быть правдой! Это просто какой-то сюр, этого разговора не может происходить на самом деле!

-Пап, - словно издалека услышал Егор свой надломленный голос, - что ты такое говоришь? Что значит, Маруся там? Она же ещё тогда пропала…

Крупные и редкие слёзы катились по осунувшемуся лицу Тимофея, но он даже не пытался их вытереть. Всё смотрел на сына, словно боялся отвести взгляд.

-Я нашёл её в реке, - едва слышно выдавил он, - три дня пролежала в камышах, никто её не замечал. Меня туда словно дурное предчувствие привело. Хотя я до последнего его не слушал, не верил, что моя девочка утопилась…

Егор, опустив голову вниз, слушал доводящую до дрожи отцовскую исповедь.

-Я не представлял, что мне делать и как жить дальше. Всё рухнуло в одночасье, - слабым голосом продолжал Тимофей, - но я тогда понял одно – сам сгорю в аду, но вас от этого уберегу. Надя не пережила бы смерть Маруси. Ушла бы за ней следом. Я не мог оставить тебя без матери. Она нужна была нам обоим. Я весь мир мог ради неё сломать, но пришлось ломать себя…

А сейчас его слова ломали Егора. Он не мог поверить, просто не мог и всё!

-Я отнёс мою девочку на старое кладбище в Черемхово, и там похоронил рядом со своими родителями…

-Нет, нет, нет, нет, - потерянно твердил Егор, отпустив ладонь отца и вцепившись себе в волосы двумя руками, - ты не мог. Нет, нет…

Он хотел кричать в голос, просто запрокинуть голову и орать в потолок, пока ослепляющая боль не перестанет рвать его на части.

-Пап, скажи, что бредишь, - взмолился он, падая перед кроватью отца на колени, - пожалуйста, скажи…

-Прости, сынок, - сквозь слёзы прошептал отец и погладил сына по голове, - пообещай, что будешь её навещать. Ей так плохо там одной…

Вымотанный долгим и тяжёлым разговором Тимофей провалился в тревожный сон. А Егор даже не помнил, сколько так простоял на коленях, в пропахшей лекарствами и безысходностью больничной палате.

…Всю следующую неделю Тимофей провёл под действием сильнейших обезболивающих препаратов. Большую часть времени он был безучастным и молчаливым, не узнавая сына. Поэтому Егор больше не смог поговорить с ним о том, что он натворил. Только в последний вечер отец ненадолго выплыл из лекарственного морока и, посмотрев на сына, тихо прошептал:

-Я люблю тебя, сынок. Прости, что никогда не говорил тебе об этом…

…А ночью Егор подорвался с кровати от разорвавшего ночную тишину звонка. Тихий вежливый голос печально сообщил, что отец скончался.

Хлопоты, связанные с похоронами и перевозкой отца за тысячу километров, на время заморозили чувства Егора. Он делал всё на автомате, как робот. Даже, когда вернулся после похорон продолжал жить словно по инерции, не чувствуя ровным счётом ничего. Первые признаки чувств стали проявляться, когда он проснулся в постели с другой женщиной. Тогда отвращение и стыд к себе едва не разъели его изнутри. А потом на него обрушилось всё лавиной – горе, боль, одиночество, ненависть…

Тогда же появилась цель найти и наказать тех, кто виновен в изнасиловании и суициде сестры. Он был уверен что, правда