Кабул – Кавказ - Виталий Леонидович Волков

плохие эти возможности состоят из нейтральных лошадиных сил, помноженных на человеческие комплексы. А комплексы – это бином из обид соприкасающихся друг с другом людей. А обида – это самолюбие, помноженное на некоторый коэффициент, что-то вроде ускорения свободного падения. Следовательно, единственный способ достичь «мира во всем мире» – это всеобщее и полное одиночество при наличии ресурсов. Еды да питья. Ну, а у нас-то все наоборот: ресурсы уменьшаются, а одиночество отрицается. Поскольку какой-то очередной бородатый мыслитель, сам похожий на неандертальца чертами черепа, щитом лобной кости, решил, что человек – существо социальное. Что не спится ему одному ночью. И, следовательно, никакого мира в обозримой перспективе. Одни войны, войны, войны. А войны, они за что ведутся? За родину. За свободу, за справедливость, за источники существования, против агрессоров – но в конечном итоге за родину. Не за мир во всем мире. Нет на сегодня других воюющих единиц, кроме родин. Люди могу воевать за разное, но армии гибнут за нее.

Это только мы можем – за мир во всем мире. Мы, стая одиноких волков. Кто за мир во всем мире воевать пойдет? Монахи разве. Алкаши. Авантюристы. Шариф мог бы. И я мог бы. Но не хочу. Не хочу за мир, лучше за родину. Свои комплексы? А какая разница, все равно не хочу. Не хочу совсем одиноким. Но это пройдет. Чувствую, накатит еще одна моя последняя война, и после нее я буду готов к одиночеству. Сон в руку.

Цыгане, похоже, обосновались у виллы надолго. Они пестрили, шумели, накатывали волной на ворота и вдруг отступали, но в цыганских приливах и отливах Барсов улавливал систему, и это настораживало его опытный глаз. Он отправил на прогулку троих ребят с внимательным Михалычем во главе, дабы те посмотрели, как поведут себя новые соседи, но цыгане не обратили внимания на Медведева, разве что мальчишки-попрошайки, как обычно, покрутились волчками вокруг ног да похватали дядек за рукава цепкими, как щенячьи зубы, черными пальцами.

Потом цыгане вдруг, в один миг пропали, словно порывом ветра их развеяло, зато вместо них из жаркого воздухе возникла нищенка.

– А что если мы спокойненько, по-тихому, протрясем ей мозги? – предложил решительный Шариф. – Если бродяжка – никто и не заметит, а если топтуша, тогда посмотрим, кто тухлятинку щупать придет.

– Как бы нам самим тут мозги не протрясли. Мы и так здесь, как медведи в малиннике. Разжились.

– Да к ней близко не подступишь. От нее несет, как от скисшего арбуза. Потом от вшей бегать устанешь.

Такой возник вокруг нищенки деловой разговор.

Курков предложил вызвать полицию – мол, пускай проверят, нечего всяким тереться около советского объекта.

– А если как раз они нас и просвечивают? После гробов?

– Не тот почерк. Полиции мы без надобности, а КАМ иначе работает, мы же их и учили объектно-линейному принципу. Нет, тут кто-то другой, у кого людской ресурс ограниченный. Заплатил нищенке мелочь – вот и торчит здесь, смотрит. Ей не все равно, где сидеть? Может, паки, может, западные наши друзья, а может, просто ограбить нас хотят. Мало ли, какое у нас тут богатство нарыто!

Вызвать полицию оказалось непросто. Пришлось обращаться в посольство, брать переводчика, объясняться чуть ли не с самим Голубевым. Чертова бюрократия. Послу было невдомек, при чем тут вообще нищенка. Странные, не ко времени появившиеся геологи действовали ему на нервы. Он чувствовал, что Москва все время ему что-то недоговаривает и дни его сочтены… Словом, Барсов проклял не только все иностранные разведки мира и всех чиновников МИДа, но и Куркова с его вечными «идейками». Тем не менее нищенку забрали и больше она их не беспокоила. Однако легче на душе у Барсова от этого не стало. То и дело у виллы мелькали любопытствующие мальчишечьи рожицы, а его ребята, возвращаясь из города, докладывали, что спиной чувствуют чье-то неослабное внимание к их скромным персонам.

«Что ж, пойдем по классике», – рассудил Барсов. Выезды с Ларионовым были прерваны, а вокруг виллы установили дежурство – нет-нет, да и обойдут окрестную территорию, осмотрятся. Во время таких обходов Шариф обратил внимание на «форд», прописавшийся на соседней улочке. Аккуратный Барсов, хоть и клял Куркова за мнительность, все же решил пробить номера – благо для этого не надо было вновь обращаться к Голубеву. Аппарат Ларионова сработал быстро, своих людей в МВД и госбезе у шурави пока хватало. Машины оказались посольскими. Посольства США. В каком-то смысле это известие успокоило Барсова. Гораздо меньше хотелось бы ему услышать, что их «пасут» британцы. Или, еще хуже, обученные ими повстанцы Раджи. И уж совсем худо было бы узнать, что геологами занялись специалисты из КАМа. А штатники что, штатники – противник явный и здесь, в Кабуле, пока не опасный, больше чем на сбор информации вряд ли способный. Прав был Курков – ресурс у них ограниченный. И все-таки полной ясности американский след не дал, а шестое чувство подсказывало Барсову, что, помимо штатников, кто-то еще сверлит его ребятам лопатки недобрым неослабным взглядом.

Брэд Пит был озабочен и раздражен. У него пропала его любимая ложка. И виноват был не кто иной, как заваривший все это Грег Юзовицки из Лэнгли.

Когда к господину Питу стала поступать массивная информация о том, что у русских не только военная разведка проявляет в Кабуле повышенную активность, но туда уже прибывают специальные части, он погрузился в глубокую думу. Судя по всему, эти сигналы совпадали с теми, что получали в Лэнгли по другим каналам – их обычные «проверьте» да «уточните» в ответ на его сообщения на сей раз не следовали. И Питу было чему удивляться. Во-первых, удивляться следовало самому себе: в его годы нечего было радоваться очередной надвигающейся заварушке в опасной близости от собственного зада. Во-вторых, просматривалась во всей этой истории какая-то досадная, пахнущая туфтой примитивность: Советы всерьез зашевелились только сейчас, а американские газеты уже с августа, после восстания в Герате, только и писали о вторжении русских как о неизбежности. И американские газеты, и французские, и, конечно, английские. Даже осторожные немцы те тоже включились.

Все всё знали, все всё понимали, только один резидент Пит да сами русские еще не разобрались в этом. Тараки мог держаться в Кабуле и в крупных городах целую вечность, плюя на всех горных партизан, извести которых в Афганистане не удавалось никогда и никому, так же как никому не удалось бы выкурить коммунистов – не зря же умные русские дважды отказали «поэту» в большой армии. Вот и в