Тайны дубовой аллеи - Юлия Викторовна Федотова

– Еще до Самайна, в октябре. Сначала Гвиневра сказала, что я кто-то злой и опасный. Потом меня испугался единорог, сбежал, как от чумы. Потом капрал Пулл, сделавшийся кладбищенским веталом, сказал, что я ничуть не лучше его. Недавно оказалось, что я не могу переступить защитный круг, как самая настоящая нежить. И наконец, эта ужасная тварь в озере…

Эмили нетерпеливо тряхнула челкой.

– Это я поняла. Но почему ты раньше молчал?

– Не знаю! – простонал Веттели в полном отчаянии. – Я всякий раз собирался что-то сделать, сходить к колдуну, но забывал. Наверное, эта тварь во мне заставляла меня забывать, – догадался он и обещал мрачно: – Может, я и сейчас убегу бодрый и радостный. А в понедельник прикончу очередного школьника.

Преодолев сопротивление, Эмили повела его к Агате. Веттели шел, но всерьез опасался, что пустоглазая тварь заставит его вырваться и умчаться прочь с диким воем, такое нередко случается, когда одержимого ведут к экзорцисту.

– О! Какие гости! А что за похоронный вид? Вы нездоровы? – поздоровалась Агата. Интересно, кого из двоих она имела в виду?

– Нет! Мы то ли прокляты, то ли одержимы! – объявила Эмили патетично. – Затем и пришли.

– Прокляты или одержимы? А почему вы так решили? – осведомилась ведьма, пропуская их в комнату и добывая из маленького углового буфета овсяное печенье. При этом она не выглядела сколь-нибудь удивленной, скорее удовлетворенной. Кажется, их сообщение новостью для нее не стало.

Агата тем временем насыпала печенье в красивую фарфоровую вазочку с ажурным краем, разлила невесть откуда появившийся кофе по тонким, как яичная скорлупа, чашечкам, а ложечки у нее были серебряные и молочник тоже серебряный, в виде коровы, а скатерть – льняная, с вышивкой по краю, и салфетки ей в тон. Веттели понял, как далеко его домашнему хозяйству до совершенства. Правда, надо хотя бы скатерть завести – и стол к ней в придачу, сколько можно есть со стула?

Веттели очнулся от своих отвлеченных размышлений, только когда его окликнули. Ну вот опять! Опять тварь испытывала на нем какие-то чары.

– Хорошо, что сами наконец пришли, – сказала Агата, пригласив их в лабораторию.

В комнате царил приятный полумрак: окна были плотно зашторены черным, но под потолком плавали и сияли три матовых лунных шарика. В их свете загадочно поблескивали колбы и реторты, в идеальном порядке расставленные по полкам, в шкафу с реактивами что-то люминесцировало нехорошим зеленым светом. Рядом со шкафом стояла кушетка, подозрительно и зловеще похожая на медицинскую. Веттели невольно попятился, но его поймали и подтолкнули вперед.

– Снимай свитер и ложись. А ты его держи, девочка, видишь, он куда-то убегает. И – ни звука оба! Что бы ни случилось.

Веттели покорно угнездился на кушетке, затаил дыхание, закрыл глаза и больше ничего не видел, только слышал и чувствовал.

Был болезненный укол в палец – ведьме понадобилась его кровь. Было звяканье пузырьков, шипение зелья на спиртовке, был резкий запах: смесь канифоли, рыбьего жира и кардамона, так ему показалось, хотя на самом деле наверняка было что-то другое. Было невнятное бормотание нараспев – ведьма творила свои чары, от монотонных звуков он почти задремал. Был короткий миг острой боли, пронзившей все тело, будто удар электрического тока, а потом – мерзкий, задушенный визг, не его и вообще не человеческий. Кто-то четвертый появился в комнате, он и визжал.

– Берти, очнись! Все уже кончилось. – Его похлопали по щеке. – Открывай глаза. Смотри! Вот оно!

В руках Агаты была закупоренная большая банка, в таких хозяйки обычно держат варенье. Но на этот раз в ней поместилась совсем другая субстанция. Что-то бурое копошилось и извивалось внутри. Оно походило на огромную пиявку или на слизня, а может, на миногу с пастью-присоской, полной острых, как иглы, зубов, – точнее, на призрак миноги, потому что было бесплотным, не имело четких очертаний, как будто состояло из плотной струи дыма. Оно бросалось на стекло и визжало, оно было отвратительно до дрожи.

– Что это? – Веттели отпрянул.

– Твое материализованное проклятие.

– Оно сидело у меня внутри? – К горлу подступила тошнота.

– Пришлось сделать его видимым. Ты не против, если я оставлю его себе? Хочу изучить на досуге. Или заберешь на память? – Если это была шутка, то Веттели ее не понял.

– А откуда оно взялось? Кто его наложил? – подала голос Эмили, все это время послушно молчавшая. – Вы это сможете определить?

– О-о, боюсь, что нет. Это же старинное фамильное проклятие, источник уже не выявишь. Да и наложено оно было на другого, Берти – случайная жертва. Вспомни, у вас в роду не было… скажем так, неприятных происшествий?

– Мой отец застрелился, проиграв состояние в карты. – Он ответил первое, что пришло на ум.

– Вот видишь. Проклятие довело его до смерти, а потом перешло к тебе.

– Значит, эта пакость и превратила меня в маньяка?

Мисс Брэннстоун на секунду задумалась, потом ответила с большой убежденностью:

– Нет. Во-первых, она имеет другое действие – опасна для тебя, но не для окружающих, во-вторых, недостаточно сильна, в-третьих, твою личность она еще не успела разрушить. Проклятие долго дремало в латентной форме и начало проявляться примерно полгода назад, не раньше.

– Да? – Веттели не знал, как быть: радоваться, что проклятие до него не добралось, или сожалеть, что ответа на главный вопрос – кто убийца – так и не удалось получить. – Значит, это не оно сделало меня чудовищем с пустыми глазами и черной кровью? – уточнил он.

– Не оно. И одержимости злым духом у тебя тоже нет, я проверила.

Однажды Веттели довелось присутствовать при обряде экзорцизма.

Что с капитаном Олсоппом творится неладное, первыми заметили его слуги из туземцев: они вдруг разом попросили расчет. Олсопп им отказал, и они просто ушли, без жалованья за три месяца и рекомендательных писем. Нанять новых ему никак не удавалось, обходился одним денщиком, а даже младшие офицеры могли позволить себе двух-трех местных слуг. Должно быть, он их бил, решили в полку, ведь известно, что у местных слишком развито чувство собственного достоинства, чтобы сносить побои и оскорбления, а капитан Олсопп всегда был человеком несдержанным.

Потом поползли нехорошие слухи. Солдаты видели, как их капитан ночью выходит из шатра голым и, стоя на коленях, мерно раскачиваясь из стороны в сторону, тихо подвывает на луну. Командование слухам долго не верило: подчиненные своего капитана не любили и секрета из этого не делали.

Но пришлось поверить, когда после сражения под Шадпуром, еще разгоряченный боем,