Печать Медичи - Тереза Бреслин

Тайный проект начал обретать реальные очертания.

Спрятанная от посторонних глаз, постепенно возникла великолепная, изящная конструкция из деревянных реек и обшивки. Сделана она была по чертежам маэстро и под его неусыпным присмотром. Все это время я помогал Зороастро воплощать в жизнь это наиболее поразительное изобретение ума хозяина, а любую свободную минуту тратил на занятия чтением с Левым Писцом. Мы работали от зари от зари и с каждым днем все дольше, потому что по мере того, как весна утверждалась в своих правах на земле, дни становились длиннее.

Мне было велено перенести свой тюфяк и другие вещи на это новое место. А когда я сделал это, Фелипе заметил у меня листочки бумаги, исписанные буквами и простыми словами; их дал мне для запоминания Левый Писец.

— Что это, Маттео? — спросил он, подняв несколько бумажек и внимательно их рассматривая.

Я оглянулся. Салаи рядом не было: они с Грациано ушли в Палаццо Веккьо, чтобы что-то там доделать. Хозяин и Зороастро разговаривали в другом конце комнаты.

— Это буквы, которые я учу, — тихим голосом ответил я. — Помните, я рассказывал вам о Левом Писце? Это тот человек, что в начале зимы написал ответ моей подруге. Я плачу ему, и он учит меня читать. Так что к тому времени, когда вы найдете мне учителя, я уже буду кое-что уметь.

Фелипе серьезно посмотрел на меня и сказал:

— Я очень рад, Маттео, что ты этим занимаешься!

Больше он не добавил ничего, но на следующий день я обнаружил на своем тюфяке несколько листов бумаги и особую доску, с помощью которой школьники изучают азбуку.

Левый Писец был не самым терпеливым из учителей, и заниматься у него оказалось делом скучным и утомительным.

Он совсем не умел объяснять и не мог ответить на мои вопросы.

Например, как получилось, что наши буквы имеют именно такие начертания? Кто указал, какой знак будет соответствовать каждому звуку? Каким образом было решено, что именно в таком порядке нужно ставить буквы, чтобы образовалось то или иное слово?

— Почему именно так? — требовал я объяснений.

Однажды писарь, совсем выйдя из себя, больно ударил меня по голове костяшками пальцев.

— Не заговаривай мне зубы вопросами, на которые нет ответа! — рявкнул он. — Единственное, что от тебя требуется, — впустить знания в свою тупую башку. Ты уж постарайся, иначе я брошу тебя в Арно.

Но я думаю, ему доставляли удовольствие усилия, какие он прилагал к моему обучению. С наступлением весны мне иногда удавалось отвлечь его, он забывал о наших занятиях и рассказывал мне кое-что о своей жизни. Мы стали как-то ближе друг другу. В результате я несколько потерял бдительность и не всегда следил за тем, что говорю о собственной жизни. И когда писец как бы мимоходом спросил о происхождении писем, которые я получал, я выболтал ему все про Элизабетту — кто она и как я познакомился с ней.

Мне даже в голову не пришло, что с его стороны это могло быть больше чем пустая болтовня, что он собирал информацию, как белка запасает орехи на зиму, на случай голода. Я не думал, что писец мог быть еще и шпионом.

Любопытство старика касалось в основном дел моего хозяина. Но мне хватало ума не упоминать о вещах, которые маэстро не хотел обсуждать при чужих людях.

Время от времени маэстро продолжал делать вскрытия, и теперь его записи и рисунки содержали массу сведений о строении и функционировании человеческого тела. Помогая хозяину, я уже не чувствовал ужаса или отвращения, которые сначала испытывал в морге в Аверно. Я стал больше интересоваться тем, что он делает. Но писцу я ничего об этом не сказал, как и о таинственной машине, которую мы создавали, и о том, где она находится.

Зороастро был в восторге от работы, в которой пригодились его знания как инженера. Ему больше нравилось что-то придумывать и мастерить, чем толочь краски и готовить смеси для фресок. С приближением лета его все более снедало нетерпение: хотелось опробовать машину. И однажды в конце весны я услышал, как он умолял маэстро.

— Она полетит. Эта птица будет летать, я тебе говорю!

— Рано еще, Зороастро, — ответил мой хозяин.

Хотя эти двое были друзьями более четверти века, это не мешало им спорить. Когда Зороастро волновался, он всегда краснел, и лицо его покрывалось странными пятнами. Это объяснялось травмами кожи, полученными при смешивании химикатов, а также при работе в кузнице от летящих во все стороны искр. На его смуглом, морщинистом лице виднелись следы ожогов от пороха, а на руке у двух пальцев не хватало кончиков. Но глаза у него всегда были живые, взгляд ясный, а вот манера поведения часто была нервной и импульсивной, как сейчас, когда он пытался убедить моего хозяина, что пора испытать его летающую машину.