Особая примета - Евгений Евгеньевич Сухов

— Чего вы вломились-то? — вышла из глубины комнаты старуха. — В чем же ребятишки виноваты! Сироты они — что этот, что тот! Их бы пожалеть надо, а вы на них пистолеты наставляете!

— Отойди, мать, — произнес капитан Мансуров, — не до тебя сейчас. Эти твои невинные в убийстве молодой женщины подозреваются! Маленькую девочку сиротой оставили… Теперь несмышленое дитя в детдом придется отдавать, вот кого пожалеть надо!

— Господь с вами! — беспомощно взмахнула руками женщина. — Быть того не может! Не могли они сделать такого! Я их с малолетства знаю.

— Разберемся, мать!

— Ну что, попался? — не без ехидного удовольствия заглянул в глаза Сашке Богомольцеву Храмов. — А ну, руки за голову. Живо, я сказал!..

* * *

Богомольцева и Козицкого препроводили в милицейское отделение и поместили в камеру предварительного заключения. Там с ними начал работать следователь-орденоносец Мирза Худайкулов из следственной группы. Был он человеком опытным, начинал службу еще в тридцатых годах в органах НКВД, и допрашиваемые у него обычно после нескольких допросов во всем чистосердечно сознавались. Лишь однажды случилась осечка.

Произошло это в самом начале службы ровно десять лет назад. Тогда в преступлениях против порядка управления, подрывающих основы хозяйственной мощи государства, и сознательном вредительстве обвинялся бывший нэпман Иосиф Барковский, мужчина тридцати восьми лет. Коммерсант, тщедушный на вид, оказался упертым — никак не желал давать признательные показания! В ходе предварительного следствия Худайкулов собрал толстую папку материалов, подтверждающих предъявленные подследственному обвинения. Документы содержали показания самого Барковского, а также данные, полученные во время допросов, его многочисленные заявления. Однако разоружаться бывший нэпман не желал, чем значительно тормозил следствие. Поначалу Мирза Худайкулов лишь запугивал его, лишал сна, устраивал многочасовые допросы, воздействовал психологически и морально, а когда стало ясно, что используемые меры не эффективны, решил в качестве исключения применить к нему методы физического воздействия. После четырех дней избиения Барковский неожиданно скончался — не выдержало сердце, — так и не сознавшись в преступлениях, которые ему вменялись.

Но там под следствием находился мужчина под сорок лет, имевший свои убеждения, с крепким внутренним стержнем, с устойчивыми взглядами, полностью сформировавшийся, за плечами у которого имелся немалый жизненный опыт, со своими принципами. А тут всего-то неоперившиеся пацаны — казалось бы, надави на них чуток, и они во всем признаются. Но все вышло куда сложнее, чем представлялось поначалу, — пацаны оказались невероятно упертые. И не желали признавать очевидного.

Мирза Худайкулов в очередной раз вызвал к себе на допрос Александра Богомольцева. Некоторое время он просто сверлил его взглядом, ожидая, что подследственный наконец занервничает, начнет елозить, но парень оказался с крепкими нервами — сидел неподвижно и терпеливо дожидался вопроса.

— Значит, ты ни в чем не виноват?

— Ни в чем.

— А полмешка продуктов тогда откуда взялись? — допытывался следователь, щуря глаза. И зрачки его при этом становились меньше острия иголки.

— Так на рынке за работу дали, — отвечал следаку Александр Богомольцев. — Я десять дней продукты грузить и разгружать помогал. Можете проверить.

— Ага. Рассказывай…

Ни Богомольцев, ни Козицкий про ограбление склада отдела рабочего снабжения моторостроительного завода и убийство женщины-сторожа ничего якобы не знали. Их слова звучали весьма искренне, чего никак не хотел замечать следователь Мирза Худайкулов. Он решил, что подследственные попросту загодя сговорились между собой и хорошо выучили свои роли — кому и что следует отвечать на задаваемые вопросы. Он заставлял их стоять столбом на одной ноге в течение суток, приседать до тысячи раз с толстой книгой на вытянутых руках, подсылал к ним в камеру опытную агентуру, которая должна была уговорить их сознаться в ограблении на складе, а также в убийстве женщины. Однако все было тщетно! Парни сдаваться не желали.

Терпение у Худайкулова окончательно лопнуло, когда Козицкий во время допроса сообщил, что будет жаловаться в прокуратуру на действия следователя, и тогда он решил применить к парням методы физического воздействия. Не касаясь лица и рук, так, чтобы не видно было нанесенных побоев и у подследственных имелась возможность написать признательные показания, он принялся их избивать.

Бить Мирза Фахрутдинович умел почти профессионально, считая методы физического воздействия составной частью своей работы. Ну это как заполнять протокол допроса — вещь нужная и даже обязательная, без которой и допрос не допрос. Для этого случая в левом ящике стола у него лежали старые потертые кожаные перчатки, повидавшие на своем веку немало всякого. В мелких трещинках, образовавшихся на старой коже, невидимых глазу, они сохраняли микрочастицы крови националиста Амира Мирсаева; обличенного в связи с врагами народа писателя Амирджана Нигматуллина; и, наконец, председателя горисполкома Василия Павлова, за изобличение которого следователь Мирза Худайкулов был награжден орденом Красной Звезды.

Главным среди двоих парней, по мнению Мирзы Фахрутдиновича, являлся Александр Богомольцев. Его видели с мешком за плечами, в котором лежали продукты, сразу после ограбления склада и убийства женщины-сторожа. А еще Богомольцев сбежал, когда группа захвата хотела его задержать для следственных действий, что напрямую подтверждало его вину. Скрывался он от правосудия у своего школьного друга Козицкого, который дал приют своему товарищу. Не исключено, что Козицкий являлся его сообщником, именно с ним он совершил ограбление склада и убил женщину. Даже если это не так, Козицкий все равно является соучастником преступления. А двое — это уже банда! И доказать участие Богомольцева и Козицкого в ограблении продуктового склада ОРСа моторостроительного завода и убийстве охранницы склада — первейшая задача следствия. За раскрытие столь непростого дела он, вероятно, получил бы очередное звание. А то засиделся он что-то в капитанах…

Когда Николай Козицкий, отказавшись оговаривать себя и давать показания на Богомольцева, от удара в плечо свалился со стула на пол, Худайкулов стал пинать его, стараясь попасть по груди и животу. После шести или семи ударов Козицкий потерял сознание и перестал закрываться руками и поджимать ноги к животу. Когда он наконец пришел в себя, конвойные его увели, а вернее, уволокли в камеру.

Пролежав несколько минут на полу камеры, Николай, чувствуя острую боль при малейшем движении, сел на шконку, а затем оперся спиной о шершавую холодную стену.

— Как ты? — сочувственно спросил один из сокамерников, пятидесятилетний Иван Петрович, еще каких-то полгода назад преподававший студентам теорию чисел.

— Кажется, следак сломал мне пару ребер. Очень трудно дышать, — сообщил Козицкий.

— А следак кто у тебя?

— Худайкулов.

Иван Петрович сочувственно покачал головой:

— Тот еще зверь… И за что же они тебя?

— Ни за что, — отвечал негромко Николай, стараясь дышать неглубоко.

Каждый вздох причинял острую боль. В какой-то момент Козицкому захотелось закашлять.