Ангельский концерт - Андрей Климов

Тут он постучал костяшками пальцев по крышке стола и воззрился на меня так, будто именно я всю эту кашу и заварил.

Я сказал:

— Пафос ваш, гражданин начальник, мне душевно близок. Как законопослушному обывателю. Но с точки зрения вашего служебного соответствия…

— Тьфу на тебя! — Гаврюшенко откинулся в кресле и захохотал. — Сказано: горбатого могила исправит… Так нужна тебе работа или нет?

— Нужна, — я мгновенно собрался. — Лицензия просрочена, остальные документы в порядке.

— Засунь эти бумажки подальше. Пойдешь юристом в гуманитарный департамент?

— Это клерком, что ли? — заворчал было я, но Гаврюшенко, искоса взглянув на часы, перебил:

— Случайно, не ты пять минут назад говорил, что намерен жить на зарплату?

— Допустим. Погорячился, бывает.

— И нужно только, чтобы кто-нибудь согласился тебе ее платить?

— Не отрицаю.

— Вот они и согласятся. Если я, конечно, им позвоню. Попаришься с полгода в этой конторе, а там видно будет. Звонить?

Я все еще колебался, совершенно не представляя, чем мне предстоит там заниматься. И хотя выбора у меня не было никакого, все-таки сказал:

— Подумать надо. Может, я свяжусь с вами в конце дня?

— Сюда не звони, — отрезал Гаврюшенко. — Все равно меня не будет. Сбрось сообщение — авось дойдет. Я попозже скажу, к кому обратиться.

Откуда он взял, что я соглашусь? Даже на самый поверхностный взгляд это было предложение из тех, от которых только и можно, что вежливо отказаться.

На этом мы обменялись рукопожатиями.

В приемной толпились и гомонили какие-то плотные мужички с озабоченными лицами, а секретарша на прощание подарила мне взгляд из тех, которыми окидывают незнакомца, неожиданно вскочившего в лифт, когда двери уже закрываются…

Не сказать, чтобы я летел домой как на крыльях. Мне по-прежнему нечем было утешить Еву, и чувствовал я себя довольно паршиво. Конечно, я мог бы продолжать игру в поиски работы еще пару недель — рано или поздно в огромном городе что-нибудь подвернется. Но для этого требовались смирение и готовность принимать вещи такими, как они есть. А обе эти добродетели были мне совершенно чужды.

Домой я вернулся, чувствуя себя чем-то вроде двуглавого орла с вывихнутыми от постоянных конфликтов шеями. А ввалившись в прихожую, увидел, что в комнате, в кресле рядом с письменным столом, выпрямив спину и насмешливо подняв брови, восседает не кто иная, как моя пожилая приятельница Сабина Георгиевна Новак. Ева с ногами устроилась на нашем диванчике, и обе они, страшно довольные друг другом, болтали так, будто были знакомы тыщу лет — или больше.

— Сабина Георгиевна! — сконфуженно пробормотал я, косясь на пачку оплаченных счетов у телефона.

— Егор, дорогой мой! До чего же я рада!..

Несмотря на свои семьдесят с лишком, Сабина выглядела отменно: сухощавая, бодрая, с ясными глазами и все тем же хрипловатым смешком. Ее рыжеватые с проседью коротко стриженные волосы по обыкновению торчали во все стороны.

Мы обнялись, и тут Ева у меня за спиной сказала:

— Ты знаешь, пока тебя не было, я выходила за хлебом и, кажется, нашла работу.

— То есть? — я разжал объятия и подозрительно уставился на пожилую даму.

— Я здесь ни при чем, — мгновенно отреклась Сабина.

— У нас внизу, оказывается, есть маленькое кафе. Называется «Вероника». Им нужна официантка. Как ты думаешь, я справлюсь?

Мы с Сабиной быстро переглянулись, и я рыкнул:

— Через мой труп.

А потом добавил:

— Это не ты нашла работу, а я. И больше не хочу слышать об этом ни звука.